ЦАРСТВО И СВЯЩЕНСТВО. СВЯТЕЙШИЙ СИНОД ПРАВОСЛАВНОЙ РОССИЙСКОЙ ЦЕРКВИ И РЕВОЛЮЦИОННЫЕ СОБЫТИЯ ФЕВРАЛЯ-МАРТА 1917 г.

Цитата 2:
Действия высшего духовенства по изменению богослужений были, на первый взгляд, вполне последовательны и логичны: поскольку до революции церковное поминовение царя носило личностный, персонифицированный характер (в большинстве случаев император упоминался в молитвах по имени и отчеству), то упразднение молитвословий о царе казалось вполне закономерным. Однако вследствие отмены Св. синодом поминовения «имярека» автоматически исчезла и молитва о самой царской Богом данной власти [1 Царств. 8, 4–22], освящённой Церковью в особом таинстве миропомазания. Тем самым при сохранении молитвы о государственной власти вообще, в богослужебных чинах произошло сакральное изменение: царская власть оказалась «десакрализована» и уравнена с народовластием. Чем фактически был утверждён и провозглашён тезис: «всякая власть – от Бога»; то есть и смена формы государственной власти, революция – тоже «от Бога».

Поясняют логику Синода и его определения от 18 и 20 марта об изменении надписей на выходных листах вновь издаваемых богослужебных книг и надписи на антиминсах. Суть этих изменений была одна. Так, надпись на антиминсе кроме даты его освящения ранее содержала и пояснение: в царствование какого императора (имярек) он освящён. Синодом был утверждён новый текст: «По благословению Святейшего Правительствующего Синода, при Временном Правительстве всея России священнодействован»[42]. В данном случае замены были оправданы временным характером поминовения государственной власти. В других случаях, касающихся именно богослужения, а не надписей на церковных предметах и книгах, поминовение царя носило более вероучительный, нежели временной смысл. В качестве примера можно привести Богородичный тропарь утрени, который после произведенной замены стал содержать следующие слова: «Всепетая Богородице… спаси благоверное Временное правительство наше, емуже повелела еси правити, и подаждь ему с небесе победу»[43]. Этим «вероучительным» молитвословием Синод фактически провозгласил тезис о божественном происхождении власти Временного правительства[44].

Таким образом, через несколько дней после начала Февральской революции Российская церковь перестала быть «монархической», фактически став «республиканской»: Св. синод ПРЦ, повсеместно заменив поминовение царской власти молитвенным поминовением народовластия, провозгласил в богослужебных чинах Россию республикой. Как неизбежное и закономерное следствие «духовных» действий церковной иерархии, Россия была объявлена А.Ф.Керенским 1 сентября 1917 г. республикой, ибо действие «духа» предшествует и обусловливает действие «плоти».

Провозглашение А.Ф.Керенским России демократической республикой до решения Учредительного собрания не имело юридической силы, а было осуществлено для удовлетворения желания революционной демократии. Соответственно и действия Синода являлись осуществлением желания представителей высшего духовенства – «революционной иерократии», «воинствующего клерикализма» – путем уничтожения царской власти разрешить многовековой теократический вопрос о «священстве – царстве», вопрос о соперничестве «первосвященника-царя и царя-первосвященника»[45].

Если различные политические партии и социальные группы общества, движущие революционный процесс, были заинтересованы в свержении авторитарной власти российского самодержца, то духовенство было заинтересовано не только в уничтожении монархии, но и, в первую очередь, в «десакрализации» царской власти. Духовенство (в частности Синод ПРЦ) стремилось обосновать, что между царской властью и какой-либо формой народовластия нет, по сути, никаких отличий: «всякая власть – от Бога». Именно выполнение условия «десакрализации» царской власти было одним из основных этапов в разрешении вопроса «священства – царства» в пользу превосходства священства над мирским царством. В необходимости «десакрализации» монархии (в создании доказательства того, что земное царство подобно «бренной плоти», а священство подобно «вечному духу»; обосновании тезиса: «дух выше плоти и должен подчинить её себе») заключался один из основных «революционных» мотивов духовенства.

Монархический строй давал монарху определённые полномочия в Церкви, но вместе с тем этому строю была присуща и неопределённость в разграничении прав государственных и церковных, что создавало повод для постоянного недовольства духовенства своим «стеснённым» положением, «угнетённым» из-за прямого или косвенного участия царя в делах Церкви. Подробнее об этом говорится в монографии профессора Н.Суворова в историческом экскурсе, выделенном петитом[46]. Светская же власть (народовластие), не вмешивающаяся в дела внутреннего управления Церкви, дающая ей свободу действий и тем самым являющая свою благосклонность к религии, – более привлекательная форма государственной власти для стремящегося к независимости духовенства.

Своими действиями по замене молитвословий члены Св. синода дали понять, что сущностных отличий между царской властью и народовластием (Временным правительством) для них нет. То есть нет и не должно быть места императора в церкви, не может быть царской церковной власти: власть царя преходяща и относительна. Вечна, надмирна и абсолютна лишь власть священства, первосвященника. Отсюда и тезис воинствующего клерикализма: «священство выше царства».

Несмотря на явно выраженное официальное отношение членов Св. синода ПРЦ к смене формы государственной власти в России, члены Петроградского религиозно-философского общества, обсуждая на своих заседаниях 11–12 марта церковно-государственные отношения и говоря о харизматической природе царской власти, постановили довести до сведения Временного правительства следующее: «Принятие Синодом акта отречения царя от престола по обычной канцелярской форме "к сведению и исполнению" совершенно не соответствует тому огромной религиозной важности факту, которым церковь признала царя в священнодействии коронования помазанником Божиим. Необходимо издать для раскрепощения народной совести и предотвращения возможности реставрациисоответственный акт от лица церковной иерархии, упраздняющий силу таинства царского миропомазания, по аналогии с церковными актами, упраздняющими силу таинств брака и священства»[47].

Хотя действия членов Св. синода ПРЦ весной 1917 г. и не обрели логического завершения, на необходимость которого указывали члены Петроградского религиозно-философского общества, но тем не менее актом, предотвращающим возможность реставрации монархии в России, фактически явилась замена богослужебных чинов и молитвословий.

Между тем альтернатива действиям Синода по отношению к смене формы государственной власти в марте 1917 г. существовала. Она была изложена в деяниях и проповедях епископа Пермского и Кунгурского Андроника (Никольского). 4 марта он обратился с архипастырским призывом «Ко всем русским православным христианам», в котором, изложив суть высочайших «Актов…» от 2 и 3 марта, охарактеризовал сложившуюся ситуацию в России как «междуцарствие». Призвав всех оказывать всякое послушание Временному правительству, он сказал: «Будем умолять Его Всещедрого (Бога. – М.Б.), да устроит Сам Он власть и мир на земле нашей, да не оставит Он нас надолго без Царя, как детей без матери. …Да поможет Он нам, как триста лет назад нашим предкам, всем единодушно и воодушевлённо получить родного Царя от Него Всеблагого Промыслителя»[48].

Контрреволюционная деятельность пермского архипастыря привлекла к себе внимание обер-прокурора Св. синода, который потребовал от епископа Андроника разъяснений и отчёта о его деятельности, направленной на защиту старого режима и «на восстановление духовенства против нового строя». Переписка между ними завершилась 16 апреля подробным письмом епископа Андроника, в котором говорилось:

«Узаконяющий Временное правительство акт об отказе Михаила Александровича объявлял, что после Учредительного Собрания у нас может быть и царское правление, как и всякое другое, смотря по тому, как выскажется об этом Учредительное Собрание. …Подчинился я Временному правительству, подчинюсь и республике, если она будет объявлена Учредительным Собранием. До того же времени ни один гражданин не лишён свободы высказываться о всяком образе правления для России; в противном случае излишне будет и Учредительное Собрание, если кто-то уже бесповоротно вырешил вопрос об образе правления в России. Как уже неоднократно и заявлял, Временному правительству я подчинился, подчиняюсь и всех призываю подчиняться. …Недоумеваю – на каком основании Вы находите нужным… обвинять меня "в возбуждении народа не только против Временного правительства, но и против духовной власти вообще"»[49].

Таким образом, действия епископа Андроника по признанию власти Временного правительства, по «временному» признанию народовластия не были односторонне направленными и не исключали возможности реставрации монархии вследствие теоретически возможного решения об этом Учредительного cобрания. Аналогичные проповеди о «междуцарствии» раздавались и в других местах[50].

Альтернатива действиям Святейшего синода была и по отношению к исправлению содержания богослужебных чинов и молитвословий. Так, известны случаи совмещения молитв и о Временном правительстве, и о царской власти, чем в богослужениях подчеркивалась временная нерешённость вопроса о государственной власти[51]. В первые дни после государственного переворота вопрос о том, как совершать царское возглашение на богослужении, обсуждался как среди отдельных представителей епископата, так и на некоторых собраниях духовенства[52]. Молитва о царе вплоть до конца марта и даже до середины апреля 1917 г. возглашалась в отдельных приходах различных епархий[53].

Кроме того, в первых числах марта 1917 г. среди духовенства существовали и отличающиеся от установленной Синодом формы поминовения государственной власти, например: «О благоверных предержащих властях», «О Велицей Державе Российской и правителях ея», «О Правительстве богохранимой державы Российской» и др[54]. Этими, хотя и неопределёнными, неоднозначными молитвословиями в период «междуцарствия» подчёркивалась неопределённость российской власти до окончательного решения Учредительного собрания. Постановления Св. синода об однозначном упразднении поминовения царской власти и по богослужебной замене её народовластием в противоположность решениям с мест, по сути, не оставляли шанса для возвращения Учредительным Собранием российской монархии хотя бы даже в конституционной форме.

Ещё одним, хотя и косвенным, свидетельством одобрения Синодом свержения царской власти является его определение, выпущенное 28 апреля 1917 г. Согласно ему, всем священнослужителям, лишённым при старом режиме священного сана за свои политические убеждения, предлагалось обращаться в Св. синод с ходатайством о пересмотре своих дел и о восстановлении в священном сане. Этим определением Синод подчеркнул свой отказ от монархической официальной церковной политики, принятой при самодержавном строе. И позже, поддерживая ликование российского общества по поводу наступления радостных, «новых светлых дней» жизни, в своём послании ко всем гражданам России 12 июля Синод приветствовал всеобщую свободу России, «сбросившей с себя сковывавшие её политические цепи»[55].

Отдельно встает вопрос о роли Св. синода ПРЦ в нарушении прежней и принятии новой государственной присяги народом России.

Временное правительство сохранило религиозный характер государственной присяги. Её новая форма была установлена 7 марта 1917 г.[56] В присяге, в частности, говорилось: «...Обещаюсь перед Богом и своею совестью быть верным и неизменно преданным Российскому Государству. ...Обязуюсь повиноваться Временному Правительству, ныне возглавляющему Российское Государство, впредь до установления образа правления волею Народа при посредстве Учредительного Собрания. ...В заключение данной мною клятвы осеняю себя крестным знамением и нижеподписуюсь»[57]. 9 марта определением Синода эта присяга была по духовному ведомству объявлена «для исполнения», о чём по всем епархиям были разосланы соответствующие указы. Также было признано необходимым участие духовенства в церемониях принятия новой присяги[58]. Отмены действия предыдущей присяги на верность императору, а также «освобождения» граждан от её действия со стороны Церкви не последовало.

Причем интересен факт: Синод повелел народу присягать новой власти до того, как призвал паству ей подчиниться. Об этом можно судить, исходя из сопоставления номеров его определений, принятых 9 марта. Так, определение об обращении «по поводу переживаемых ныне событий» имеет порядковый № 1280, а об объявлении государственной присяги «для исполнения» - № 1277[59]. Что, на наш взгляд, свидетельствует о наличии определённого желания со стороны членов Св. синода быстрее, вопреки даже логике последовательности действий, привести православную паству к присяге новой власти. В первую очередь Синод не пытался объяснять народу суть происшедших изменений в политическом устройстве страны, а стремился быстрее привести его к присяге Временному правительству. Иными словами, он стремился закрепить завоевания революции и придать ей необратимый характер.

Российская церковь в лице членов Св. синода достаточно легко пошла не только на изменение государственной присяги и на служение совершенно новой – светской, немиропомазанной власти, но и на нарушение предыдущей своей присяги на верноподданство, по сути – на клятвопреступление[60]. Личным примером нарушения присяги на верность императору представители высшей иерархии ПРЦ спровоцировали и остальных граждан России на клятвопреступление. Утверждать это позволяет тот факт, что присяга «на верноподданство» носила ярко выраженный религиозный характер, и духовенство в церемониях присяги играло едва ли не главную роль. Более того, согласно «Своду законов Российской Империи» почтение к царю воспринималось скорее как обязанность веры, чем как гражданский долг. Поэтому мнение Св. синода о новой присяге было решающим[61].

На наш взгляд, объяснять по сути моментальную политическую переориентацию Синода привычкой «раболепства» перед государственной властью[62] не вполне корректно. Потому что уже 7-8 марта 1917 г., при возникновении между Св. синодом и Временным правительством определённых разногласий относительно перспектив отношений государства к Церкви, синодальные архиереи вели себя достаточно независимо по отношению к новой власти.

Так, Временное правительство 4 марта на торжественно открытом заседании Св. синода через своего обер-прокурора декларировало предоставление Православной Российской церкви полной свободы в управлении, сохранив за собой лишь право останавливать решения Синода, в чём-нибудь не соответствующие закону и нежелательные с политической точки зрения. Новый обер-прокурор Синода В.Н.Львов определял свои ближайшие задачи по отношению к Церкви как создание дружелюбного отношения государства к церкви и как обеспечение взаимного невмешательства Церкви и государства во внутренние дела друг друга[63].

Но вскоре Временное правительство стало действовать вопреки своим обещаниям. На заседании 7 марта 1917 г. оно заслушало сообщение В.Н.Львова «о необходимых к оздоровлению» Церкви мероприятиях. Было постановлено поручить обер-прокурору представить правительству проекты значительных церковных преобразований[64]. Этим постановлением ПРЦ фактически лишалась надежды на обещанную свободу, то есть попирался заявленный правительством принцип невмешательства государства во внутреннюю жизнь Церкви.

В свою очередь, 4 марта Св. синод был удовлетворён программными обещаниями обер-прокурора, «во всём пошёл навстречу этим обещаниям, издал успокоительное послание к православному народу и совершил другие акты, необходимые, по мнению Правительства, для успокоения умов»[65]. Это цитата из заявления шести архиепископов Св. синода, направленного Временному правительству 8 марта. Иерархи протестовали против упомянутого решения государственной власти (от 7 марта) вмешиваться во внутренние дела Церкви. Откуда следует вывод о существовании определённой договоренности между Временным правительством и Св. синодом, достигнутой, по-видимому, на заседании Синода 4 марта. Суть её состояла в том, что Временное правительство предоставит ПРЦ «свободу в управлении» в обмен на принятие Церковью мер по успокоению населения страны и формированию в обществе представления о законности смены власти. Несмотря на то, что Св. синод последовательно выполнял условия соглашения, Временное правительство нарушило свои обязательства. Что и вызвало протест синодальных архиереев.

В заявлении членов Синода также говорилось: «...7 марта г. обер-прокурор нам объяснил, что Временное Правительство считает себя облечённым всеми прерогативами царской власти в церковных делах. Он же, обер-прокурор... не то что остаётся фактическим хозяином и начальником, как при прежнем режиме, но <...> оказывается на неопределенное время до созыва Собора и безапелляционным вершителем церковных дел. Ввиду столь коренной перемены в отношениях государственной власти к Церкви, нижеподписавшиеся <...> не считают для себя возможным <...> оставаться присутствующими в Св. Синоде, сохраняя, конечно, к нему сыновнее послушание и должное повиновение Временному Правительству».

Впрочем, буквально через несколько часов авторы заявления изменили своё решение относительно присутствия в Синоде. В последующие дни они продолжали обсуждать сложившееся положение и указали правительству на «неканоничный и незакономерный» образ действий нового обер-прокурора[66]. На этом конфликт между Св. Синодом и Временным правительством был исчерпан. И хотя 10 марта на заседании правительства В.Н.Львовым было высказано предложение о желательности обновления состава членов Синода, но изменения было решено осуществлять постепенно[67].

Итак, уже 7 марта стало ясно, что декларированная ранее новой властью «свобода церкви» - фикция и что Временное правительство оставляет за собой право распоряжаться церковными делами аналогично праву управления Церковью императором. Иными словами, стало ясно, что принципиального отличия в отношении государства к Церкви при новом строе не произойдёт.

Рассмотренное разногласие между церковной и государственной властью показывает, что Синод имел своё суждение о действиях правительства, в определённой мере отстаивал свою позицию и защищал церковные интересы. Таким образом, объяснять решения Синода, принятые им в марте 1917 г., «раболепной привычкой к пассивному восприятию политических событий в собственной стране»[68], на наш взгляд, не вполне правомочно.

Позволим себе не согласиться и с князем Жеваховым, который постановления Синода (по «углублению» революции) называл вынужденными и объяснял их «пленением» церковной иерархии Временным правительством. О положении Церкви в марте 1917 г. Жевахов говорил, что за всю свою предыдущую историю Церковь никогда не была столь запугана, никогда не подвергалась таким глумлениям и издевательствам, как в те дни[69].

Доводы Жевахова достаточно убедительны. Но они не объясняют бездействие синода во время революционных событий февраля 1917 г., когда Православная церковь ещё находилась под покровительством и защитой царя.

см.продолжение:
Святейший синод Православной российскойцеркви и революционные события февраля-марта 1917г., М. А. Бабкин