О двух фундаментальных ошибках в подходах к изучению Библии

Вниманию читателей предлагаем отрывок из лекции Михаила Георгиевича Селезнева — одного из крупнейших православных библеистов и переводчиков. Отрывки расшифрованы из аудиозаписей цикла лекций «Текст и канон Ветхого Завета: русская Библия между масоретской Библией и Септуагинтой».


Очень многие недоумения, которые возникают при встрече православной традиции с современной наукой возникают из-за неверно поставленных вопросов, из-за неверной методологии.

О двух вещах я хотел бы сейчас поговорить, которые могут приводить к лже-столкновениям и лже-тупикам.

Первая методологическая ошибка — непонимание хронологического, исторического измерения библейской традиции.

Если наука нам показывает, что византийские отцы читали и понимали библейский текст не так, как люди ветхозаветной эпохи — это не повод входить в некое смятение или смущение.

Это было бы странно, если бы на протяжении тысячи лет понимание библейского текста не менялось.

И вторая методологическая ошибка — это нечувствие принципиального различия между языком науки и языком веры. Для текстов разных жанров существуют разные правила понимания.

* * *

Вот мы подходим к полке с комментариями, и снимаем томик новейшего западного комментария Псалтири.

В этом комментарии делается попытка, по правилам современной науки, реконструировать древнейший текст псалма, реконструировать его бытование в царстве Израильском или Иудейском: под какую музыку он пелся в Иерусалимском Храме, привести какие-то аналогии с литературой древнего Ближнего Востока…

Иными словами, современная западная библеистика нацелена на то, чтобы восстановить древнейший текст Писания, древнейшее значение этого текста, его источники, историю его формирования… — тот архаический мир древнего Ближнего Востока, в котором эти книги писались.

Скажем, исследователя Ветхого Завета будет особенно интересовать вопрос о связях между древне-еврейской письменной традицией и литературой народов, окружавших древний Израиль…

А потом мы снимаем с полки соседний томик — святоотеческого комментария: и попадаем в совсем другой мир, где этот же псалом поётся или читается совершенно по-другому, или комментируется по-иному — и переносимся вот из этого архаического мира древнего Ближнего Востока в мир византийского монашества.

Контраст настолько силён, что как-будто перед нами две абсолютно разные книги! Но это одна и та же Книга, только между её интерпретациями пролегают тысячелетия.

Однако же, такая «раздвоенность»- ложная, проблема надуманная. Потому что, на мой взгляд, одна из важнейших задач нашей церковной науки — это открыть историческое измерение библейской традиции.

Если речь идёт о живом потоке традиции, то важно здесь всё: и первоначальное, архаическое древне-ближне-восточное звучание ветхозаветного текста, и его переинтерпретация в эллинизированном иудаизме Септуагинты, и его новое прочтение в Новом Завете, и последующая святоотеческая экзегеза… Это всё звенья единой цепи, которая связывает древний текст с нами.

Мне очень близка аналогия живой традиции с деревом. Если мы будем делать надрезы на дереве в разных местах: у корней, в середине ствола или, наконец, на самых верхних ветках — мы получим разные срезы, но при этом принадлежащие одному и тому же дереву, питающиеся одними и теми же соками.

Вот, единство этих срезов обеспечивается не тем, что они идентичны, если будем их сравнивать, накладывая друг на друга, — а тем, что они относятся к одному и тому же дереву и питаются одними и теми же соками…

* * *

История Библии — это история интерпретаций и пере-интерпретаций. Органическое сочетание традиционных комментариев с современными научными исследованиями должно происходить, в качестве главного исходного постулата, из исторического измерения библейской традиции.

Те смыслы, которые современная библеистика реконструирует для древнейшего бытования библейских текстов и те смыслы, которые возникают в византийской святоотеческой экзегезе — должны не смешиваться, а представать пред нами в их преемстве, как разные срезы дерева.

* * *

Теперь поговорим о второй ошибке — это нечувствие принципиального различия между языком науки и языком веры.

Тексты бывают разных жанров, и у каждого жанра свои условности, свои представления о том, что и при каких условиях считать истинным.

Мы часто не задумываемся даже об этом, но всякий текст рассчитан на то, чтобы ему задавали определенные вопросы и интерпретировали его по определенным правилам.

А если задать тексту вопрос, который не предполагался при его написании, то может выйти конфуз. Вот, скажем, когда историк пишет описание битвы при Бородино — он должен дать точное указание высот, которые заняты русскими-французскими войсками, указать точное расположение и передвижение частей и т.д.

А вот стихотворение Лермонтова «Бородино» — должно передавать читателю настрой, эмоции и переживания участников Бородинского сражения в восприятии человека чуть более молодого:

Вам не видать таких сражений!..
Носились знамена как тени,
В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел.

Если бы это был текст естественно-научного жанра, то очень осмысленным был бы вопрос: какой высоты должна быть гора кровавых тел, чтобы ядро, вылетев из пушки с такой-то начальной скоростью, летящей по параболе, не могло бы эту гору обогнуть?

Но перед нами текст другого жанра, и другие правила интерпретации. Этот текст не является трактатом по баллистике!

Однако же, если бы стихотворение про Бородино «…и ядрам пролетать мешала гора кровавых тел» — было бы частью Библии, то я очень хорошо могу представить себе какого-нибудь ученого фундаменталиста, который где-нибудь в Техасе пишет, и защищает диссертацию на тему : «Полет ядер в стихотворении Бородино». Где вычислив, скажем, мощность средней пушки наполеоновского времени, вес ядра, чертит график полета ядра по формуле школьного учебника физики, и вычисляет, с точностью до дюйма, высоту горы кровавых тел…

Когда рассказываешь — это смешно, но когда подобные вещи проделываются с библейскими текстами, то это уже не смешно. Очень многие такую науку принимают всерьёз.

Дело в том, что учебники физики или баллистики — относятся к разным жанрам. И для понимания текста, библейского в частности, нужно понимать природу его жанра.

При этом важно понимать, что система жанров в разных культурах — она разная. Это очень важный момент!

Скажем, из глубины веков доходит до нас некий религиозный образ или текст: из другой культуры, с другим видением мира… Как живет он в нашей культуре? Как он интерпретируется?

В то время, когда писались библейские тексты: теология, история, литература, миф, естественные науки… — всё это еще в литературах древнего Ближнего Востока не было разграничено.

Не то, чтобы в Библии не было текстов разных жанров — скажем, Псалмы отличаются от книги Левит по жанру,- но граница жанров проходит не так, как у нас сейчас в современной культуре, это другие жанры.

В нашей культуре всё разложено по полочкам: есть тексты литературные — в них одни правила построения, есть тексты естественно-научные — там другие. В Библии этих «полочек» нет, есть другие полочки.

И когда мы читаем библейский текст, то возникает соблазн отнести его к какому-нибудь из жанров нашей современной письменности: вот это, скажем, художественная литература, вот это научная литература…

Но какой бы выбор мы ни сделали — этот выбор будет неверным!

Представители «фундаменталистской» экзегезы полагают, и совершенно справедливо, что нельзя приравнивать библейские тексты к современной нам художественной литературе. Но при этом приравнивают их к современной нам научно-популярной литературе. Как будто бы это заслуживает большего уважения!..

В нашей письменности вообще нет жанров, близких к библейским текстам. И читать библейский текст по тем же правилам, по которым мы читаем, скажем, учебники физики или биологии — точно такое же неуважение к этому тексту, его специфике, как если мы будем считать его вещью чисто художественной.