СВЯТЕЙШИЙ СИНОД ПРАВОСЛАВНОЙ РОССИЙСКОЙ ЦЕРКВИ И РЕВОЛЮЦИОННЫЕ СОБЫТИЯ ФЕВРАЛЯ-МАРТА 1917 г.

Михаил Анатольевич Бабкин
(Челябинск)
Аспирант кафедры истории и политологии
Государственного университета управления
Журнал КЛИО, 2002 г. номер 2. С. 110-120

Цитата 1

Исследование церковно-государственных отношений в России в 1917 г. продолжает оставаться актуальным. Важность их изучения во многом определяется их непосредственной связью с одним из ключевых вопросов русской истории[01] – проблемой «священства – царства». Для наиболее полного анализа российской революции необходимо проанализировать роль церкви в развитии её событий[02].

В историографии Февральской революции существует несколько оценок политической ориентации Православной Российской Церкви (ПРЦ) в 1917г. Практически в полной мере они характеризуют и позицию Святейшего синода - официального органа власти ПРЦ. Так, в советской историографии в рамках формационного подхода существуют три основных точки зрения на политическую ориентацию ПРЦ в период февраля-октября 1917г. Первая акцентирует монархическую, контрреволюционную сущность церкви, её органическую связь с царским самодержавием (чем, например, объясняется и введение института патриаршества в ноябре 1917 г.)[03]. Вторая основана на утверждении аполитичности Церкви во время Февральской революции по причине стремления духовенства сохранить свои финансово-имущественные интересы в государстве и в обществе[04]. Сторонники третьей точки зрения объясняют произошедшие перемены в позиции ПРЦ го время февральско-мартовских событий 1917 г. следствием явного роста антимонархических настроений среди населения России, то есть конъюнктурными соображениями[05].

Позиция членов Св. синода ПРЦ во время революционных событий февраля-марта 1917 г. в советской историографии оценивается как состояние полной растерянности перед внезапно случившимися событиями, как положение беспомощности и политического бессилия, невозможности повлиять на ход развертывавшихся в стране событий. Этим объясняется примирение и покорность Синода по отношению к новой власти, «выжидательная» позиция иерархии и принятие ею совершившегося политического переворота не только «за страх», но и «за совесть»[06].

В большинстве работ, выпущенных западными историками, представителями белой эмиграции, а также отечественными авторами, монографии которых по различным причинам впервые были изданы за рубежом[07], наблюдается свойственная и советской исторической науке тенденция: тезис о контрреволюционности ПРЦ относительно Октябрьской революции обобщать и переносить на события Февральской революции. Однако некоторыми историками[08] отмечается охлаждение верноподданнических чувств в ПРЦ накануне 1917 г. (в частности, у членов Св. синода), а также возникновение «чувства облегчения», с которым Православная церковь приняла от нового обер-прокурора Временного правительства известие о своём освобождении от опеки государства. Л. Регельсон отмечает, что главным и основным мотивом действий духовенства во время революционных событий февраля–марта 1917 г. явилось осознание тем «исторической миссии» Церкви, заключающейся (по мнению Регельсона) «в борьбе за прекращение народной распри и вражды, за прекращение партийных и социальных раздоров, за сохранение в России подлинно христианского, подлинно православного духа миролюбия»[09].

Среди современных работ, в которых проблема «революционности» официального духовенства ПРЦ в феврале–марте 1917 г. осталась за рамками исследования[10], отметим монографию профессора А.Н.Кашеварова, в которой автор первым из исследователей указал на необходимость пересмотра тезиса советской историографии о том, что Церковь отнеслась к падению царского режима как к величайшей трагедии[11].

В современных исторических трудах отказ Св. синода ПРЦ поддержать падающую монархию в феврале 1917 г. объясняется как демонстрация его членами недовольства императорской обер-прокуратурой, обусловленного нежеланием царя предоставить Церкви самоуправление[12]. Также исследователями выражается согласие с позицией своих предшественников о заведомой безнадёжности призывов Синода к народу о поддержке монархии[13] и об осознании Церковью своей «исторической миссии» по поддержке мира, спокойствия и братолюбия[14]. По мнению ряда авторов, действия российской иерархии во время событий Февральской революции явились закономерным следствием «раболепной привычки к пассивному восприятию политических событий»[15], которая сформировалась у духовенства ПРЦ на протяжении двухвекового синодального периода.

Тема «революционности» духовенства начала рассматриваться в трудах Т.Г.Леонтьевой и Б.И.Колоницкого[16]. Но авторы не исследуют официальное отношение Синода ПРЦ к событиям февраля–марта 1917 г. Другие авторы, изучающие альтернативные пути социально-политического развития России в 1917 г., отмечают возможность выбора конституционно-монархического правления в России в 1917 г.[17] Однако вопрос о роли Церкви в выборе «представительской» (демократической) формы власти в России ими не исследован.

Достаточно новый подход к рассмотрению событий февраля–марта 1917 г. наблюдается в небольшой статье протоиерея Валентина Асмуса, в которой анализируется мнение Церкви о Царстве земном как образе Царства Вечного. Автор говорит, что император занимал в Церкви высокое место по божественному праву. Рассуждая об отношении российского духовенства к исчезновению царской власти и отмечая «удивительно равнодушную» его реакцию на это событие, автор видит причину такой позиции в недовольстве духовенства «ненормально высоким местом Императора в Церкви»[18]. Таким образом, о. Валентин вплотную приблизился к рассмотрению церковно-государственных отношений 1917 г. с точки зрения проблемы «священства – царства».

В целом в историографии вопрос об официальном отношении членов Св. синода к революционным событиям февраля–марта 1917 г. не получил подробного освещения. Но многие источники указывают на то, что немалую роль в Февральской революции сыграла именно Церковь. Так, например, товарищ (заместитель) обер-прокурора Св. синода ПРЦ князь Н.Д.Жевахов, смещённый с этой должности Временным правительством, пишет, что «в предреволюционное время натиск на Царскую Россию вели не только пиджаки и мундиры, но и смиренные рясы», что российская «революция явила всему миру портретную галерею революционеров, облечённых высоким саном пастырей и архипастырей Церкви»[19] (здесь и далее – курсив наш. – М.Б.).

Поскольку же об официально-церковном мнении относительно каких-либо событий можно заключить в первую очередь по реакции на них Святейшего правительствующего синода, то анализ его действий, совершённых в революционные дни февраля–марта 1917 г., позволяет изучить официальную позицию Православной российской церкви по отношению к свержению царской власти.

Так, в конце февраля 1917 г. члены Св. синода на разворачивавшиеся в Петрограде революционные события смотрели с равнодушием. В те дни, как отмечал протопресвитер военного и морского духовенства Г.Шавельский, в Синоде «царил покой кладбища»[20]. Синодальные архиереи вели текущую работу, занимаясь большей частью решением различных бракоразводных и пенсионных дел[21]. Тем не менее за этим молчанием скрывались антимонархические настроения. Они проявились в реакции членов Синода на поступавшие к нему в конце февраля 1917 г. просьбы о поддержке самодержавия со стороны отдельных граждан России и некоторых государственных чиновников. Например, такую просьбу содержала телеграмма, отправленная 23 февраля от Екатеринославского отдела Союза русского народа[22]. О необходимости поддержать монархию говорил и товарищ обер-прокурора Н.Д.Жевахов. В разгар забастовок, 26 февраля, он предложил председателю Синода – митрополиту Киевскому Владимиру (Богоявленскому) выпустить воззвание к населению – «вразумляющее, грозное предупреждение Церкви, влекущее, в случае ослушания, церковную кару». Митрополит Владимир, таивший обиду на императора Николая II за «вмешательство» того в дела Церкви, а именно за свой перевод с петроградской на киевскую кафедру, и нашедший повод для сведения личных счетов, отказался помочь падающей монархии, невзирая на настоятельные просьбы Жевахова[23]. С аналогичным предложением осудить революционное движение 27 февраля выступил и обер-прокурор Н.П.Раев, но Синод отклонил и это предложение[24].

Позже, находясь в эмиграции, Жевахов писал, что его призыв о поддержке монархии нашёл отклик у католической церкви, выпустившей краткое, но определённое обращение к своей пастве с угрозой отлучить от Св. церковных таинств каждого, кто примкнет к революционному движению. И, отмечал Жевахов, «ни один католик, как было удостоверено впоследствии, не принимал участия в процессиях с красными флагами»[25].

Это свидетельствует о том, что члены Св. синода смотрели на процесс крушения монархии хладнокровно и безучастно, не предпринимая каких-либо попыток её поддержать, не сказав ничего в защиту императора.

2 марта синодальные архиереи частным образом собирались в покоях Московского митрополита. Ими было заслушано поданное митрополитом Петроградским Питиримом прошение об увольнении на покой (которое было удовлетворено 6 марта. – М.Б.). Управление столичной епархией временно было возложено на епископа Гдовского Вениамина. Тогда же члены Синода признали необходимым немедленно войти в сношение с Исполнительным комитетом Государственной думы. На основании чего можно утверждать, что Св. синод ПРЦ признал Временное правительство ещё до отречения Николая II от престола. (Следующее совещание синодальных членов происходило 3 марта в покоях Киевского митрополита. В тот же день о резолюциях Синода было доложено новому правительству)[26].

Первое после государственного переворота официально-торжественное заседание Св. синода состоялось 4 марта. На нём председательствовал митрополит Киевский Владимир и присутствовал новый синодальный обер-прокурор В.Н.Львов, накануне назначенный Временным правительством. Митрополит Владимир и члены Синода (за исключением отсутствовавшего митрополита Питирима. – М.Б.) выражали искреннюю радость по поводу наступления новой эры в жизни Православной церкви[27]. Тогда же из зала заседаний Синода по инициативе обер-прокурора было вынесено в архив царское кресло, которое в глазах иерархов ПРЦ являлось «символом цезарепапизма в Церкви Русской», то есть символом порабощения Церкви государством. Причём князь Н.Д.Жевахов, ссылаясь на слова не называемого им очевидца этого события, говорит, что кресло было вынесено непосредственно обер-прокурором, которому помогал один из церковных иерархов, член Св. синода. Кресло было решено передать в музей[28].

На следующий день, 5 марта, Синод распорядился, чтобы во всех церквах Петроградской епархии многолетие Царствующему дому «отныне не провозглашалось»[29]. На наш взгляд, эти действия синода имели символический характер и свидетельствовали о желании его членов «сдать в музей» не только кресло царя, но «отправить в архив» истории и саму царскую власть.

Непосредственно на «Акт об отречении Николая II от престола Государства Российского за себя и за сына в пользу Великого Князя Михаила Александровича» от 2 марта 1917 г. и на «Акт об отказе Великого Князя Михаила Александровича от восприятия верховной власти» от 3 марта Синод отреагировал нейтрально: 6 марта его определением эти акты решено было принять «к сведению и исполнению» и во всех храмах империи отслужить молебны с возглашением многолетия «Богохранимой Державе Российской и Благоверному Временному Правительству ея»[30].

Обратимся к «Акту...» великого князя Михаила Александровича, где, в частности, говорилось: «Принял Я твёрдое решение в том лишь случае воспринять верховную (царскую. - М.Б.) власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит... в Учредительном Собрании установить образ правления и новые основные законы Государства Российского. Посему... прошу всех граждан Державы Российской подчиниться Временному правительству... впредь до того, как... Учредительное Собрание своим решением об образе правления выразит волю народа»[31]. Понятно, что речь идет не об отречении великого князя от престола, а о невозможности занятия им царского престола без ясно выраженной на это воли всего народа России. Михаил Александрович предоставлял выбор формы государственного правления (в первую очередь – между народовластием и монархией) Учредительному собранию. До созыва же Учредительного собрания он доверил управление страной «возникшему по почину Государственной Думы» Временному правительству.

Члены Св. синода понимали неоднозначность ситуации и предусматривали возможность альтернативного решения вопроса о выборе формы государственной власти в России, что было засвидетельствовано в синодальных определениях от 6 и 9 марта. В них говорилось, что великий князь Михаил Александрович отказался от восприятия верховной власти «впредь до установления в Учредительном Собрании образа правления». Тем не менее уже 9 марта Святейший Правительствующий синод обратился с посланием «К верным чадам Православной Российской Церкви по поводу переживаемых ныне событий». В нём был призыв довериться Временному правительству. При этом послание начиналось так: «Свершилась вопя Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни. Да благословит Господь нашу великую Родину счастьем и славой на ея новом пути».[32]

Фактически Синод официально провозгласил начало «новой государственной жизни» России, а революционные события объявил как свершившуюся «волю Божию». Данное послание было охарактеризовано профессором Петроградской Духовной академии Б.В.Титлиновым как «послание, благословившее новую свободную Россию», а генералом А.И.Деникиным - как «санкционировавшее совершившийся переворот»[33]. Под посланием поставили подписи епископы «царского» состава Синода, даже имевшие репутацию монархистов и черносотенцев: например, митрополит Киевский Владимир и митрополит Московский Макарий. Это весьма характерно свидетельствует о «верноподданнических» чувствах синодальных архиереев.

В связи с изменившейся 2-3 марта формой государственной власти в России Православная церковь была поставлена перед необходимостью отражения в богослужебных чинах фактов отречения от престола императора Николая П, отказа (временного) от восприятия верховной власти великим князем Михаилом Александровичем и прихода к власти Временного правительства. Возник вопрос: как и какую государственную власть в церковных молитвах следует поминать.

4 марта 1917 г. Синодом были получены многочисленные телеграммы от российских архиереев с запросом о необходимой форме моления за власть. В ответ первенствующий член Св. синода митрополит Киевский Владимир 6 марта разослал от своего имени по всем епархиям ПРЦ телеграммы с распоряжением, что «моления следует возносить за Богохранимую Державу Российскую и Благоверное Временное правительство ея»[34]. Иными словами, уже 6 марта российский епископат перестал на богослужениях поминать царскую власть(!).

Первое рассмотрение вопроса о молитве за власть в Св. синоде ПРЦ происходило 7 марта 1917 г. Его определением синодальной Комиссии по исправлению богослужебных книг под председательством архиепископа Финляндского Сергия (Страгородского) поручалось произвести изменения в богослужебных чинах и молитвословиях соответственно с происшедшей переменой в государственном управлении[35]. Но, не дожидаясь решения этой комиссии, 7 марта Св. синод выпустил определение, которым всему российскому духовенству предписывалось «во всех случаях за богослужениями вместо поминовения царствовавшего дома, возносить моление "О Богохранимой Державе Российской и Благоверном Временном правительстве ея"».

Относительно этого синодального определения отметим, во-первых, что в нём Российский императорский дом уже 7 марта (!) был провозглашён «царствовавшим»: до решения Учредительного собрания и при фактическом отсутствии отречения от царского престола великого князя Михаила Александровича Дом Романовых стал поминаться в прошедшем времени. По роковому стечению обстоятельств (?) в тот же день Временное правительство постановило арестовать отрекшегося императора Николая II и его супругу, что было исполнено 8 марта[36]. О реакции на это событие российского духовенства в архивах и других источниках нет никаких свидетельств.

Во-вторых, до революции существовала некоторая очерёдность в поминовении государственной и церковной властей. На мирных ектениях первым молитвенно поминался Синод, а после него – император и Царствующий дом, а на сугубых ектениях, на великом входе и многолетиях – в первую очередь император и Царствующий дом, а во вторую – Синод. В рассматриваемом же определении Синода от 7 марта устанавливалась новая последовательность: государственная власть (Временное правительство) на всех основных службах стала поминаться после церковной. То есть «первенство по чести» в изменённых церковных богослужениях отдавалось Синоду: Церкви, а не государству[37]. На наш взгляд, методологическое объяснение этого факта находится в русле рассмотрения проблемы «священства – царства».

Третьей характерной особенностью синодального решения об отмене молитвословий за царскую власть является, по нашему мнению, фактическое упразднение «царских дней». «Царские дни» имели статус государственных праздников и объединяли собой дни рождения и тезоименитств императора, его супруги и наследника, дни восшествия на престол и коронования императора. Эти «дни» носили ярко выраженный религиозный характер: в это время совершались крестные ходы, служились торжественные службы о «здравии и благоденствии» Царствующего дома. Официально «царские дни» были отменены постановлением Временного правительства 16 марта 1917 г.[38] Однако Синод, серией своих определений объявив революционные события необратимыми, упразднив поминовение «царствовавшего» Дома, хронологически опередил и, можно сказать, предвосхитил постановление Временного правительства об отмене этих государственно-церковных праздников. Таким образом, приоритет в отмене «царских дней» принадлежит членам Св. синода ПРЦ.

Составленный синодальной Комиссией по исправлению богослужебных книг подробный перечень богослужебных изменений был рассмотрен Синодом 18 марта 1917 г. Вследствие чего синодом было вынесено определение о правильности предложенных комиссией изменений в церковных молитвословиях. Смысл всех этих поспешных изменений сводился к замене молитв о царской власти молитвами о «Благоверном Временном правительстве». Причём, в этом синодальном определении Царский дом вновь был упомянут в прошедшем времени, то есть в качестве как бы уже ушедшего в прошлое[39].

Высшее российское духовенство внесло изменения в содержание богослужебных книг спокойно и с легкостью: церковно-монархическое учение о государственной власти, исторически утвердившееся в богослужебных книгах Русской церкви[40] и до марта 1917 г. созвучное «уваровской» триединой формуле «За Веру, Царя и Отечество», было нарушено. Изменение смысла заключалось, с позволения сказать, в «богословском оправдании» революции, то есть в богослужебной формулировке тезиса о том, что «всякая власть от Бога»: как царская власть, так и народовластие. Этим в богослужебной практике проводилась мысль, что смена формы власти как в государстве, так и в Церкви (в смысле молитвенного исповедания определённого государственного учения) – явление не концептуального характера и вовсе не принципиальное. Вопрос же об «альтернативе» власти, то есть о должном выборе Учредительным собранием между народовластием и царством, был Синодом решён и богословски, и практически в пользу народовластия.

Поскольку в церковных богослужебных книгах определениями Синода 7 и 18 марта 1917 г. было произведено упразднение молитв о царской власти, то тем самым Дом Романовых фактически был объявлен «отцарствовавшим». Следовательно, можно утверждать, что уже 9 марта, после выхода упомянутого послания Синода, во-первых, формально завершился процесс перехода ПРЦ на сторону Временного правительства, на сторону революции и, во-вторых, Св. синод фактически осуществил вмешательство в политический строй государства: революционные события были официально объявлены безальтернативными и бесповоротными.[41]

см.продолжение:
Святейший синод Православной российскойцеркви и революционные события февраля-марта 1917г., М. А. Бабкин