По пути из крестильного чана...

Пришли однажды к старцу и сказали:
— Дай заповедь, чтоб можно исполнять.
— В Писании, конечно же, читали,
Как левую ланиту подставлять?

— Никак не можем этого исполнить!
— Тогда стерпите гнев чужой руки.
— И этого не можем мы исполнить!
— Тогда хотя бы спрячьте кулаки.

— Нам это невозможно даже слушать!
С чего такой позор терпеть должны?
Сказал ученику: — Дай им покушать
И отпусти, они совсем больны.

Иеромонах Роман (Матюшин)​

Предлагаемая вниманию читателей статья представляет собой переработанный отрывок из кандидатской диссертации, защищенной в Киевской Духовной Академии в 2001 г. Тема работы о. Романа Матюшенко очень актуальна сегодня, впрочем, как и ранее. Мы часто неверно понимаем слова Спасителя из Нагорной проповеди о непротивлении злу. Возникает искушение расценивать эти слова как призыв к полному непротивлению любому насилию, оправдание отказа от защиты своего Отечества и ближних. Такой односторонний подход оставляет без внимания другие слова Христа: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин.15: 13).

«А Я говорю вам: «не противься злому.
Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую;
и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку,
отдай ему и верхнюю одежду;
и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два»
(Мф. 5:39-41)​

Правильное понимание учения Спасителя всегда — как в древности, так и ныне — актуально для спасения верующих. Как в древней Церкви, так и особенно среди наших новообращенных встречались и встречаются уклонения от «царского», т. е. среднего пути. Как в древности, так и ныне существует много мнений относительно понимания заповеди Спасителя о непротивлении злу, о подставлении второй щеки, о том, что для человека настоящее зло, а что только кажущееся… Например, некоторые, читая указанные слова, сопоставляя их с заповедью «не убий», со словами о кротости, смирении, о любви к врагам, делают поспешный вывод, что христианство призывает к полному физическому непротиводействию злодейски настроенным людям.

«Отвергающие меч — пишет И. А. Ильин, — настаивают на том, что путь меча есть неправедный путь. Это верно — в смысле абсолютной нравственной оценки; это неверно — в смысле указания практического исхода. Понятна мечта о том, чтобы для нравственно совершенного человека не было неодолимых препятствий в чисто духовном поборании зла, так чтобы он мог остановить и преобразить всякого злодея одним своим взглядом, словом и движением. <…> Это — благородная, но наивная мечта. И несостоятельность ее обнаруживается тотчас же, как только ее пытаются превратить в универсальное правило поведения. Эта мечта несостоятельна духовно потому, что обращение и преображение злодея должно быть его личным, самостоятельным актом, пламенем его личной свободы, а не отблеском чужого совершенства; и если бы это могло быть иначе, то он давно уже преобразился бы от дыхания уст Божиих.

Эта мечта несостоятельна и исторически: духовная сила праведника имеет свой предел перед лицом сущего злодейства. И казалось бы, что именно христианину не подобало бы переоценивать эту мечту, имея перед глазами образы многого множества святых, замученных необратившимися и непреобразившимися злодеями…». Итак, рассудим, как же поступать христианину, самому претерпевающему зло от других, посмотрим, что говорят об этом св. отцы, учители Церкви.

«Почему Спаситель, — пишет свт. Филарет (Дроздов), — не просто сказал: “если кто тебя ударит в щеку”, но “если кто тебя ударит в правую твою щеку?” Что весьма не обыкновенно, ибо ударение обыкновенно наносится правою рукою ударяющего в левую щеку ударяемого. Здесь отцы Церкви под символом десной ланиты разумеют то, что есть для человека драгоценнейшее, то есть честь его. По сему разумению, Спаситель Христос заповедует здесь всем христианам, а особенно ученикам Своим, которых Он готовил на важное служение Апостольское, чтобы они для истинного блага человеков и для спасения душ их с любовью терпели от них всякого рода личные оскорбления и обиды, подобно как добрые врачи сносят оскорбления от больных, одержимых горячкою, и из сострадания к ним не престают врачевать их. <…>

Но Спаситель не останавливается на сей жертве. Он говорит далее: “кто хочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и нижнюю одежду”. Не только будь готов жертвовать честью человеческою, но и всем твоим имуществом, ежели это нужно для сохранения мира сердца твоего и для спасения ближнего твоего. И в таком случае не прекращай к нему любви, подражая Господу и Искупителю твоему. <…> Такова Евангельская заповедь терпения и любви к человекам, не знающей пределов!»

Блж. Августин на Ев. Мф. 5: 39 замечает: «Чтобы исполнить это (буквально — Р. М.) необходимо быть уверенным, что такое поведение может послужить на пользу бьющему. Это наставление Иисуса Христа имеет в виду более настроение сердца, чем внешнее поведение, и требует, чтобы мы научились сохранять терпение и любовь. К такому разумению ведет нас Сам Спаситель Своим примером, когда, получив удар в щеку, Он не обратил другой, а, напротив, высказался так, чтобы остановить руку обидевшего Его».

Патриарх Сергий (Страгородский) говорит тоже: «Не нужно забывать, что Господь никогда не учил нас внешнему благоповедению, как, конечной цели, а имел в виду настроение. Если например, Он заповедал… подставлять другую щеку ударившему, то это совсем не значит, что христианину предписываются именно эти действия. Для христианина обязательно то настроение, которое при известных условиях может выразиться в указанных действиях; эти последние служат только, так сказать, наглядным примером к учению, а не его содержанием».

К глубокому сожалению, как зрелище чьей-либо высокой нравственной жизни, сияющей самыми привлекательными добродетелями, так и постоянное принятие благодеяний со стороны ближнего далеко не всегда и не всех людей исправляет или делает добрыми. Не находился ли Иуда в самых благоприятных условиях для развития и укрепления в нем самого возвышенного нравственного настроения? Однако же он оказался способным предать своего Божественного Учителя. Такие иуды всегда были и есть среди человечества. Кто, затем, не знает, что иногда у самых благочестивых родителей бывают дети исключительно с безнравственными качествами? Благодеяния иногда не только не смягчают дурных и вредных людей, но ожесточают, а смиренное перенесение добрым человеком обид и различных потерь от таковых людей способно доводить их до ярости и до готовности на самые ужасные поступки. С другой стороны, много найдется таких людей, которые, убедившись в готовности доброго человека отдавать им требуемое и вообще выполнять их желания, способны воспользоваться такой уступчивостью и добротой только для того, чтобы удобно и даже роскошно жить чужими трудами и за чужой счет, или, по крайней мере, без всякого стыда отбирать чужое и даже оправдывать себя за это.

Для нашего исследования важен пример свт. Василия Великого. В письме к Кандидиану он просит последнего «употребить то же старание, которое он ранее оказывал о всех делах Василиевых…», а именно попросить начальника селения наказать одного грубого человека, который, ворвавшись в дом Василия (когда он был в пустыне) «…вынес из него все, иное сам забрал, а другое предоставил на расхищение всякому, кто хотел».

И как бы в толкование этого случая читаем следующие слова у свт. Филарета: «Даже и в личных оскорблениях частному человеку не запрещается судом наказывать оскорбителя не из ненависти к нему и мщения, но для исправления его и других, ежели снисхождение и ненаказанность сделали бы ему самому больший вред, утвердив его в своей злости. Но в таковом случае потребно строгое беспристрастие и осмотрительность, дабы к огню не придать огня, и не маслом гасить его, а водою».

Наш отечественный богослов К. Григорьев так толкует заповедь: «Заповедь Спасителя о терпении обид не имеет обязательной силы во всех случаях и обстоятельствах жизни. И Господь ясно и прямо указывает в Своей речи, когда надо уступать злому, в чем уступать и какому именно злому человеку следует уступать. Спаситель ясно говорит: уступай злому, когда он тебя обидит, и ничего не говорит о том, как поступать при виде зла, наносимого ближнему.

Спаситель еще одной границей очерчивает область уступчивости. Боль от удара по щеке, имущественный ущерб, принуждение силой к труду — вот какое зло Христос заповедует смиренно сносить и отвечать на него готовностью понести большее зло. Он не случайно сделал такой подбор примеров, но с целью указать круг зла, к которому особенно приложима Его заповедь. Иного предположения нельзя допустить, нельзя, подумать, что, здесь Спаситель разумел всякое зло. Ведь, невозможно, например, в 41 стих вложить такое содержание: “и кто принудит тебя идти с ним на разбой, иди с ним дважды”. Было бы безумием приписывать Евангелию подобные наставления. <…> Поэтому, разумнее простить вспыльчивому, не дорожить вещью, которой завидуют, подчиняться деспоту, когда дело касается зла, аналогичного с указанными в евангельском тексте. <…> Сам Спаситель всю Свою жизнь боролся властным словом своим с грехами людей и нам заповедал: если согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его (Мф. 18: 15–18). Это второй способ противодействия злому, о котором ничего не говорится в Нагорной беседе, но который, очевидно, не отрицается заповедью “не противься злому”. Насильственным изгнанием торгующих из храма Христос освятил третий способ противодействия злу физической силой. Умолчанием Нагорной проповеди это средство также не отрицается, как и второе. <…> Когда же в точности, и какое именно средство употребить в дело, — Спаситель строго определенно не указывает; но относительно молчаливого перенесения зла с готовностью понести большее ясно дает знать, что оно удобоприменимо и обязательно лишь иногда, а не всегда. <…> Такое мнение стоит в полном согласии с Евангелием».

Итак, из сказанного видно, что слова Христа «не противься злому» не следует понимать как запрещение всегда и в любых случаях сопротивляться злым людям, полностью отказавшись от средств самозащиты.

Христианское непротивление злу, христианское стремление водворить мир среди борющегося и мятущегося человечества не может иметь ничего общего с тем непротивлением злу, которое своим источником имеет духовно-нравственное истощание человека, равнодушие ко всякому своему положению и состоянию. В акте христианской уступчивости, христианского непротивления злу проявляется не безверие и косность человека, а, напротив, человек, полный высокой духовной силы и пламенной веры. Он воспринимает и терпит то или другое зло, тот или другой ущерб добровольно, руководствуясь евангельским обетованием, что этим кротким путем достигаются высшие христианские цели мира: блаженны кроткие ибо они наследуют землю. Это — великая мудрость христианская… Христианское непротивление злу не есть то пассивное состояние духа, которое часто производит в человеке безверие, убивающее духовное самочувствие и духовную отзывчивость. Нет, истинно христианское непротивление злу есть состояние жизненное и плодотворное, проистекающее из полной сил веры в Бога-Искупителя, заповедавшего Своим последователям заменить все грубые стихийные отношения вражды и борьбы отношениями мира и любви (Мф. 5: 45).

Подвиги христианского непротивления злу и самоотвержения освящаются только христианской верой. Где же нет истинной веры в Бога, законодателя подобных отношений, там все подвиги самоотвержения будут мертвыми делами, не возвышающими и укрепляющими делателя, а, напротив, угнетающими его, как и вообще всякие лишения и страдания, испытываемые человеком, действуют на него угнетающим образом, если он не видит перед собой конечной цели своих лишений, прозреваемой верою… Если, таким образом, для своей личной выгоды истинный христианин не противится злу, если в рядах житейских борцов за земное существование он узнается по тому, что не поднимает оружия там, где дело касается его личных материальных интересов, то, с другой стороны, помощь своему ближнему, изнемогающему в жизненной борьбе, христианин считает своей священной обязанностью. И именно по той же причине, которая удерживает христианина от сопротивления злу, направленному лично на него, он не может так же спокойно смотреть на зло, постигающее ближнего.

Итак, подводя итог вышенаписанному, отметим, что не надо от каждого христианина требовать полного непротивления злу во всех случаях жизни. «Моральный максимализм, — говорит Н. Лосский, — требующий от человека немедленного перехода в царство абсолютного добра, ведет к искусственности, неискренности, фальши и умерщвлению жизни. Земной человек, за исключением редких случаев высокой святости, способен двигаться вперед по пути добра лишь медленно и постепенно. Поэтому суровая требовательность допустима лишь в отношении к самому себе , что же касается отношения к другим людям, здесь необходима снисходительность и защита свободы, вплоть до относительной свободы во зле, так как насильственное водворение добродетели ведет к ухудшению положения». Если человек не может не гневаться, когда его бесчестят, то пусть, сдерживая свою гневливость, внутренние душевные порывы мести, уходит от обидчика, и далее, успокоив свои страстные порывы, пусть благодетельствует обидчику. А если более приидет в меру совершенства, то пусть поступает, как в толковании на Мф. 5: 39–41 говорит свт. Иоанн Златоуст: «Он не сказал: если кто ударит тебя в правую щеку, перенеси равнодушно и успокойся, но присовокупил, что ты должен подставить ему и другую, — говорит: обрати ему и другую (Мф. 5: 39). В этом и состоит блестящая победа, чтобы предоставить ему больше того, что он желает, и пределы его злого желания превзойти богатством своего долготерпения. Таким образом ты укротишь его бешенство, из второго поступка получишь награду за первый и укротишь гнев его».

Источник, автор - священник Роман Матюшенко

Понравилось сравнение священника, принимающего исповедь, с Иоанном Предтечей. Я уже слышала это сравнение, но сейчас получилось вчувствоваться в эти строки.

Нас не смущает в Евангелии то, что великий Предтеча назван «другом Жениха». Он стоял на водоразделе между Ветхим и Новым Заветом. Ему была понятна вся трагедия ветхого мира, и он видел впереди радостное исполнение пророчества об Искупителе. Он протягивал руку ко Христу, одновременно и указывая на Него, и стремясь до Него дотянуться. А другой рукой он вел за собой дрожащую робкую Невесту — Церковь. Он вел ее к Жениху и помогал им встретиться. Когда встреча состоялась, дело Предтечи закончилось. Христу подобало расти, а Иоанну — умаляться. Во всем этом много и любви, и величия, и нежности.

На образ Предтечи нужно смотреть внимательно всякому пастырю, принимающему человеческие исповеди. Пастырь знает людскую жизнь не из книг, но по опыту. Он, так же как и исповедующиеся, человек — «плоть носящий и в мире живущий». Разрушительное и обжигающее действие греха знакомо ему так же, как и любому христианину. Он принимает исповеди не как святой у грешников, а как состраждущий и соболезнующий братьям. Его задача — не мешать Христу прийти к грешнику и помочь грешнику открыть душу перед Христом. На исповеди священник именно третий, а не второй и не первый. Неважно, что священника видно, а Христа — нет. Христос — Первый и Главный. Его голос: придите ко Мне — звучит в душах многих и ведет их на покаяние, где их встречает друг Христов, облеченный благодатной властью вязать и решить. В молитве перед исповедью священник напоминает людям, что здесь незримо стоит Христос, принимающий их исповедание. Напоминает не стыдиться и не бояться, не утаивать своих грехов, чтобы не уйти из лечебницы неисцеленным. И как на знаки Христова присутствия указывает на крест и Евангелие, лежащие на аналое. Склонившись перед ними на колени, как купленный раб или как человек, придавленный тяжестью, исповедник совершает над собою суд. Серафим Саровский говорил: «Суди себя сам, и Господь не осудит». По мере того как человек, бичуемый совестью, преодолевая стыд и страх, открывает свои душевные раны взгляду духовного врача, душа начинает таинственно исцеляться.

Из статьи о.А.Ткачева "Таинство троих"

Сообщение доцента Московской духовной академии игумена Дионисия (Шлёнова), прозвучавшее на конференции «Монастыри и монашество: традиции и современность» (Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 23 сентября 2013 года).

Монашество – это многогранный институт как с точки зрения своего внутреннего устройства, так и с внешней точки зрения, если рассматривать его историю в контексте истории Церкви. Если об истории и богословии монашества написано относительно много, то круг литературы о законодательстве монашеской жизни более узок. В первой половине XX в. два канониста Д. А. Петракакис (1907) и бенедектинский иеромонах Плакида Дэ Мээстер (1942) – представители восточного и западного христианства – оставили две фундаментальные монографии на греческом и на латыни, которые остаются важными обобщающими трудами по законодательству византийского и восточного монашества.

Хотя суть и смысл монашеской жизни были определены уже в новозаветную эпоху, о монашестве как об институте можно говорить только с IV в. – того века, когда вокруг монастырей стали строиться стены, а монахи стали носить специальное монашеское одеяние и, что самое главное, произносить монашеский обет или обеты. В монашеских правилах cвт. Василия Великого, составленных во второй половине IV в. в Каппадокии, впервые говорится об монашеском обете-исповедании как о каноническом акте, фиксирующем полную готовность кандидата в монашество отречься от мира и – по образцу новокрещенного - заново родиться в монашеской общине.

При этом самым главным источником для монашеских обетов является не христианская богословская или даже каноническая письменность, а литургические чины пострижения в великую или малую схиму, в которых три монашеские обета – несмотря на крайнее разнообразие в последовательности и содержании частей – оставались в целом неизменными, начиная с древнейших чинов монашеского пострига. Это единство монашеских обетов соответствует взгляду на то, что монашеский постриг един, впервые сформулированному прп. Феодором Студитом в конце VIII - нач. IX в.: «Не давай, как говорят, малую схиму, а затем годы спустя другую как великую. Ибо схима одна как и крещение, как говорили святые отцы» (Οὐ δοίης ὅπερ λέγουσι μικρὸν σχῆμα, ἔπειτα μετὰ χρόνους ἕτερον ὡς μέγα·ἓν γὰρ τὸ σχῆμα ὥσπερ καὶ τὸ βάπτισμα). Этот взгляд сохранял свой канонический авторитет впоследствии, в частности в традиции афонского монашества.

Тем не менее, после того как в конце X в. в Византии был введен рясофор, а сразу вслед за ней и на Руси, три монашеские чина: рясофор, малая, великая схима – в соответствии с тремя этапами духовного возрастания – стали традиционными формами устроения монашества.

Последовательность произнесения обетов в чине монашеского пострига следующая:

1. Девство (παρθενία, σωφροσύνη);

2. Послушание (ὑπακοή, ὑποταγή);

3. Нестяжание (πτωχεία, ἀκτημοσύνη).

Естественно, что все эти обеты являются христианскими добродетелями и как таковые могут и должны рассматриваться в системе нравственного богословия и аскетики. Принесение всех трех обетов основывается на отречении (ἀποταγή) от мира, которое оказывается важнейшей отправной точкой монашеской жизни.

Продолжение статьи

Отец Игорь Прекуп, автор этой статьи, меня порадовал вдвойне. И приятно удивил. Во-первых, он один из немногих, высказывавшихся публично людей, кто не делает поспешных идеолого-демонологически окрашенных отождествлений, во-вторых - статья не только теоретически говорит о том, каким должно быть поведение христианина, но и практически воплощает должное, хотя бы на уровне подбора словесных конструкций, попытки понять и объяснить чужое поведение и насадить добрые помыслы.

А приятное удивление касается политической части статьи. Практически выразил мои взгляды.

Например:

И еще несколько понравившихся строк. Теперь уже всецело о христианстве:

Читать статью "Просите мира Украине" полностью.

При Овчей купели человек лежаше в немощи, и видев Тя Господи, вопияше:
человека не имам, да егда возмутится вода, ввержет мя в ню:
егда же прихожду, ин предваряет мя, и приемлет исцеление,
аз же немощствуяй лежу.

И абие умилосердився Спас, глаголет к нему:
тебе ради Человек бых, тебе ради в плоть облекохся, и глаголеши: человека не имам.
Возми одр твой и ходи.
Вся Тебе возможна, вся послушают, вся повинуются:
всех нас помяни, и помилуй Святый, яко Человеколюбец.

Из стихиры Цветной Триоди на литии в 4-ю Неделю по Пасхе о расслабленном
​

Вчера прочитала проповедь одного батюшки в Неделю о расслабленном. Проповедь была о неблагодарности расслабленного, который (со слов батюшки) не только сдал исцелившего его Христа иудеям, но и был в числе тех, кто позже издевался над Господом и бил Его.
Я попыталась найти упоминание о таком дурном поступке расслабленного в святоотеческих толкованиях и не нашла.
Нашла, правда, ссылку на Синаксарь, где указывается на мнение "некоторых, неправо судящих":

"Находит его Иисус в храме и говорит: Вот, ты выздоровел; не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже (Ин. 5, 14).
Некоторые, неправо разумея, говорят, будто Христос сказал это потому, что человек сей впоследствии, когда Он предстоял первосвященнику Каиафе, ударил Его по щеке, за что и получит в удел пытку вечным огнем, горшую расслабления, и не только тридцать восемь лет, но всегда будет страдать.
Однако Господь скорее всего указал, что болезнь расслабления приключилась с ним от грехов. Впрочем, не всякая немощь бывает от грехов, но и от естественного недуга, и от многоядения, и от небрежения, и от иных причин".

Отсылка к неправому разумению получилась несколько многозначной, окончательно не снимающей вопроса...

​

Собственно, сама проповедь мне очень понравилась, но вот выводы, сделанные в ней относительно расслабленного и его черной неблагодарности смущали и очень диссонировали с текстами службы праздника.

Когда пыталась разобраться, нашла такое высказывание:

"Думается, можно добавить ещё некий общий аргумент против "неправого разумения нецыих". Песнопения и молитвословия служб недели и седмицы о расслабленном никак не согласуются с возможностью того, что расслабленный - тот самый человек, который потом ударил Христа. Напр.: "Душу мою... безместными деяньми люте расслаблену, возвигни ... якоже и разслабленного возвигл еси..." (кондак); "Разслабленного яко возвигл еси Христе, разслаблнную мою лушу преступленьми оздрави" (Песнь 5).

Если бы Преданием было усвоено мнение о том, что разслабленный впоследствии совершил такое предательство, это наверняка было бы как-то отражено в богослужебных текстах - странно бы звучало в этом случае в молитве сравнение желаемого исцеления расслабленной грехами души с исцелением расслабленного. Ну и Никифор Каллист, автор синаксаря, никак не мог впасть в такое как бы противоречие с богослужебными текстами".

Очень убедительное оправдание расслабленного. Если кому-то известно больше, чем мне, прошу сообщить.

А вообще самое "зацепившее" в тексте службы о расслабленном - это личное проникновенное обращение Христа к больному: "тебе ради Человек бых, тебе ради в плоть облекохся, и глаголеши: человека не имам"...

Я питал вас молоком, а не твердою пищею.
1 Кор. 3, 2​

Очень мудрую и интересную формулировку нашего поведения в отношении окружающих нас дает прп. Исаак Сириянин, который пишет:

«Когда встретишься с ближним своим, принуждай себя, оказывать ему честь выше меры его. Целуй его руки и ноги, обнимай их часто с великой честью, возлагай их на глаза себе и хвали его даже за то, чего он не имеет.
А когда разлучишься с ним, говори о нем все хорошее, и что ни есть досточестного. Ибо этим и подобно этому привлечением его к добру заставишь его стыдиться от той чести, которую ты оказываешь ему, и посеешь в нем семена добродетели.
От такой приобретенной тобою привычки на тебе отпечатается добрый образ, ты приобретешь в себе высокое смирение и без труда преуспеешь в великом. А сверх того, если чествуемый тобой и имеет какой недостаток, то легко примет от тебя исправление, пристыженный той честью, какую ты оказал ему.
Пусть всегда будет у тебя этот нрав — ко всем быть благоприветливым и почтительным. Никого не огорчай по причине злых дел и никому не завидуй. Не берись кого-либо и в чем-либо порицать и обличать».

Некоторые положения из этого замечательного наставления прп. Исаака могут вызвать недоумение. Преподобный велит в глаза человека «хвалить его даже за то, чего не имеет».
Но ведь это будет неправдой, здесь будет то, что называют лестью! Вместе с тем, говоря так, мы будем, возможно, развивать у ближнего тщеславие?

Чтобы понять эти кажущиеся противоречия, приведем аналогию.

Полезны ли лекарства? Чаще всего лекарство — это яды и могут только вредить здоровому организму. Но принятие их в соответствующей дозе вылечивает болезнь. Следует учесть также, что те, кто нас окружает, в громадном большинстве духовно больны (грехом) и требуют лечения.

Нелегко найти путь к их сердцу. А без этого ни наши слова, ни наш пример не будут на них действовать. И только стяжав их глубокое расположение к себе (а если возможно, и любовь), мы получим возможность влияния на них и через это достигнем и их исправления. Вот ради такой великой цели, следуя добродетели рассудительности, и рекомендует прп. Исаак и преувеличение, и потворство тщеславию.

Об этом свидетельствует и игумения Арсения, исходя из своего собственного опыта:

«Похвала, иногда и просто по-человечески приятная и ласкающая самость, бывает полезна как ободряющая унывающий дух.
Бывало, при матушке (старица Ардалиона Усть-Медведицкого монастыря) почувствуешь уныние духа от понятия и ощущения полной греховности и немощи своей и придешь к матушке с просьбой, чтобы она похвалила меня и уверила бы меня в моей способности к спасению.
Матушка действительно начнет уверять, и так серьезно и сильно, что я поверю — и утешусь и ободрюсь.
И не боялась она поблажить самости, но и ее употребляла как оружие, спасающее против уныния, наносимого иногда силою вражьего. Так “десными” и “шуиями” соделывается наше спасение».

Здесь следует, однако, оговориться. Применять в жизни указание о пользе похвалы прп. Исаака Сириянина и игумении Арсении целесообразно лишь для духовно немощных христиан, требующих ободрения и поощрения на узком пути ко спасению.

В том же случае, когда христианин идет ко спасению достаточно твердыми шагами и не нуждается в костылях, то слова похвалы могут быть ему и во вред, всевая в него прилоги гордости и тщеславия.

Как пишет прп. Иоанн Лествичник, «одним святым свойственно без вреда слышать себе похвалы».

Схиархимандрит Софроний так пишет об этом: «Благодать Божия не допускает истинного христианина говорить своему собрату похвалу, которую даже совершенные нередко не могут понести без вреда. Похвалы говорятся только в том случае, когда кто-либо изнемогает от отчаяния».

Также Оптинские старцы считали, что похвала в лицо может принести вред душе христианина.

Поэтому подвижники благочестия боялись похвалы, боясь превозношения и потери смирения, а с ним и благодати Господней. Старец Анатолий Оптиной пустыни услыхал, что о. Иоанн С. видел его в видении, молящегося в сослужении ангелов. Услышав это, о. Анатолий даже захворал; затем он постился и молился, чтобы Господь изгладил из его ума мысль о слышанном.

В обыденной жизни такой человек делает все по-своему. При разговоре он перебивает своего собеседника, повторяет по несколько раз одно и тоже, как бы старается забить гвоздь в голову другого. Даже тон у гордого человека отличается полной уверенностью в правоте своих слов. Он говорит так, будто внушает человеку свои мысли, как гипнотизер своему пациенту.

Когда такой гордец начинает заниматься Иисусовой молитвой, то воображает, что достиг состояния святости и нередко проявляет признаки психопатии. Некоторые считают, что этих людей до такого состояния довела молитва и сами боятся молиться. Но думать так – оскорблять Бога. На самом деле к прелести приводит нераскаянная гордость: из нектара одних и тех же цветов пчела вырабатывает мед, а змея яд. Поэтому для делания Иисусовой молитвы нужно иметь видение своих грехов и чувство покаяния. Фундаментом молитвы является смирение, а покровом молитвы – послушание.

К искушениям во время молитвы можно отнести еще следующее. Человек находится под воздействием светлых и темных сил, образно говоря, его душа стоит на перекрестке всех ветров, и ему трудно отличить голос диавола – старого вора и мошенника – от голоса Ангела-хранителя, а голос своего духа – от голоса своих душевных страстей.

При рождении ребенка сатана посылает к нему демона-искусителя, который следует за человеком до гроба, как его мрачная тень. Демон – опытный охотник и меткий стрелок, он внимательный психолог-аналитик, который изучил человеческую душу во всех ее проявлениях. Его цель – установить контакт с человеком посредством помыслов, которые он всевает как плевелы в сознание. Иногда это нелепые богохульные мысли, от которых душа содрогается от страха; человеку кажется, что это кощунство идет не извне, а его порождает собственная душа. Он пробует сопротивляться демоническим мыслям, но они врываются в его сознание, как вихрь. Человеку кажется, что его спасение невозможно и единственная участь такого богохульника, как он, - геенна огненная. Здесь тактика демона довольно простая: обмануть человека так, чтобы он принял внушение демона за собственные мысли, а богохульство – за состояние своего сердца.

Человек боится открыть на исповеди те мерзкие кощунства, которые звучат в его ушах; ему кажется, что огонь должен сойти с неба и испепелить его за оскорбления, которые он мысленно наносит святыне. Такой человек как бы замыкается в себе, постепенно отвыкает от молитвы, как бы духовно дичает, приходит в состояние безвыходного отчаяния, считая себя недостойным произносить имя Божие, перешагнуть порог храма, и приходит к мысли, что он не должен приближаться к Богу, как к пламени, который попалит его. Он уже при жизни вписал себя в число отверженных, у него возникает ропот и протест против Бога: почему Бог оставил его для погибели.

Путь борьбы с хульными помыслами один – это осознание того, что они внушение демона, черные лучи сатаны, которые отражаются в душе, как на экране, что человек не ответственен за эти помысли, как за брань, которую слышит со стороны. Кто прошел через огонь мысленных искушений и кощунства, тот понимает как гнусен диавол, какой ненавистью дышит ад. Он видит, как бы воочию, что сатана находится в такой бездне богоотступления и падения, из которой уже невозможно подняться, что ненависть к Богу стало сущностью сатаны, что тот не может покаяться, как тьма не может стать светом. На кощунственные мысли следует отвечать: «Это твои мысли, диавол, а я на них не соизволяю».

И, все-таки, я должен сказать, что искушение кощунственными, скверными, богохульными помыслами – не самое страшное в диавольских наваждениях. Здесь душа сжимается от страха перед ними. А намного опаснее, когда душа сама принимает диавольские импульсы, радуется им, как приобретением, желает их, наслаждается ими, и мрак преисподней принимает как свет. Демон всеми силами старается отвлечь ум от молитвы. Во время молитвы он влагает в ум человека по-мирскому блестящие мысли, остроумные изречения, и человек считает эти мысли откровением, получаемым от ангела. Он начинает в уме повторять их, чтобы запомнить, продолжать, развивать и интерпретировать эти мысли и кончается тем, что он теряет молитву и переходит на другую ступень, - а это и надо демону. Диавол готов из молитвенника превратить гения, лишь бы тот бросил молитву.

Поэтому во время молитвы надо не обращать ум к фейерверку мыслей, который возникает у человека, это уловка – лучшее обменять на худшее, а продолжать молитву, не отклоняя внимание на посторонние помысли. Если мысль, возникшая в душе человека, от Бога, то она останется у него в памяти и после молитвы.

Демона называют шутом. Иногда во время молитвы он представляет человеку какие-то комические эпизоды или влагает в его голову шутки и у человека появляется неожиданный смех во время молитвы. От этого смеха трудно отделаться. Состояние у такого человека вовсе не веселое, а скорее истеричное. Здесь полезно наложить на себя крестное знамение и сказать: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его». Шутки во время молитвы или комичные образы в сознании – это клоунада диавола. Если человек увлечется такими шутками и будет рассматривать диавольские маски и карикатуры, то благодать Божия отойдет от него.

Следующее искушение наиболее опасное. Здесь диавол выступает как богослов. Он предлагает человеку вопросы, относящиеся к метафизическому миру. Надо помнить, что нам на земле не открыты все тайны небесного царства, а указан путь в это царство. Человек, в своем земном бытии, будучи ограниченным в своих познавательных способностях, душой, затемненной грехами и колеблемой страстями, многого не понять, и свою ограниченность должен восполнить верой. Истина открывается благодатью Божией, но не как философские абстракции, а как внутреннее зрение.

А здесь сатана начинает забрасывать человека вопросами, на которые тот естественно сразу не может ответить, а некоторые из них вообще являются только достоянием будущего века. Такими вопросами демон хочет вселить в ум и сердце сомнения, показать человеку, что вера сомнительна и противоречива. Поколебаться в вере – это потерять контакт с духовным миром, выйти из общения с Божеством, усомниться в истинности Бога. И многие люди, не понимая, что эти сомнения – уловка демона, как бы катехизис, составленный диаволом, входят с ним в диалог, стараются дать ответы на заданные вопросы, тайну заменить плоскими понятиями, веру – рационализмом, с его мертвыми абстракциями, и часто запутывают сами себя как в паутину.

В таких случаях надо помнить, что на земле мы живем не ведением, а верой, что наше наличное состояние неспособно проникнуть во все тайны божественного промысла, что здесь мы видим как бы отражения в тусклом, потемневшем зеркале, что ведение тайн Божиих неотделимо от преображения самого человека – его духа и души.

Началом падения наших праотцев было вступление Евы в диалог с демоном. Если бы она с самого начала ответила бы ему: «Отойди от меня, сатана», то в мире не произошла бы трагедия богоотступления.

И здесь душа должна ответить демону: «Почему я обязана отвечать тебе на эти вопросы? Ведь ты не хочешь познать истину, вернуться к Богу и покаяться? Ты – древняя ложь, стремишься только смутить и уловить меня».

Следует знать, что в таких случаях, победа – это молчание, за которое не может ухватиться диавол. Во время молитвы надо ничего не предпочитать самой молитве и отклонения от нее считать искушением и потерей.

При чтении моих ответов могут возникнуть некоторые недоумения, а именно, я неоднократно упоминал, что для Иисусовой молитвы необходимо контролировать получаемую извне информацию, то есть сократить до некоторого разумного минимума информационное поле, стараться не открывать шлюзы своей памяти, чтобы не реанимировать и перерабатывать полученную в прошлом информацию, особенно негативно-эмоционального характера. И в этом же ответе я пишу о людях, которые, занимаясь сложной и ответственной деятельностью, требующей обширных знаний и концентрированного внимания, в тоже время могли достигнуть непрестанной внутренней молитвы.

Примером этого я приводил Григория, секретаря византийского синклита, который, находясь в гуще общественных и политических событий, смог овладеть Иисусовой молитвой (или Иисусова молитва овладеть его сердцем) и учение о молитве, как драгоценное наследие он передал своему сыну – учителю и апологету исихазма, святителю Григорию Паламе, которого Церковь назвала «сыном божественного света».

Иисусова молитва – заповедь, данная святыми апостолами. Она должна была звучать и в царских дворцах и в убогих хижинах, в сердце крестьянина, который обливаясь потом, работает на поле, в груди матери, кормящей своего ребенка, наполнять светом сердца монахов и звучать как таинственная песнь в тишине келии и безмолвии пустыни.
Возникает вопрос: что же делать людям, обремененным работой? Как вести себя монахам, которые в монастыре исполняют сложные и хлопотливые послушания? Надо помнить, что Господь смотрит на глубину человеческого сердца: к чему оно привязано, кому обращено, что оно ищет в этом мире. Не столько внешние заботы, обязанности и труды расхищают сердце, а страсти – тайные и явные, которые безпрестанно колеблют и мучают сердце, требуя от человека своего удовлетворения. Здесь нужны мужество и решимость для внутренней борьбы, похожей на битву без отдыха и перемирия. Те люди, которые поставили целью своей жизни стяжать Иисусову молитву, которые отсекают страстные движения, плотские привязанности, ненависть и вражду, кто покорил себя молитве, тот будет под особой защитой и промыслом Божиим.

Окончание на сайте арх. Рафаила (Карелина)

После гордости второй опасностью для молитвы является блуд во всех его проявлениях. К сожалению, современный человек все более подчиняется этой страсти, и даже перестает понимать ее греховность. Голос ангела-хранителя напоминает человеку о смерти, а голос демона – о блудных наслаждениях. Господь сказал: «Блажены чистые сердцем, так как они Бога узрят». А Иисусова молитва – это путь к созерцанию Бога через внутреннее око сердца. Не семейная жизнь мешает Иисусовой молитве, а скрытый или явный культ секса.

Любодеяние – это грабитель, который оставляет человека нагим и нищим; оно может за несколько мгновений превратить здание, которое строилось много лет, в кучу пепла, это огонь, попаляющий дух, как пламя – крылья бабочки, которая неосторожно приблизилась к нему.

Не только после явного блуда, но и после нецеломудренного поведения старцы советуют некоторое время вместо Иисусовой молитвы читать мытареву молитву: «Боже, милостив буди, мне грешному. Боже, очисти мя, грешнаго».

Вообще дружба с женщиной оправдана тогда, когда есть серьезное намерение создать с ней христианскую семью. А платоническая любовь, по словам Святителя Григория Богослова, это «некрасивая любовь ради красивого тела», или заторможенная страсть, дающая некое сексуальное наслаждение, в котором не хочет признаться перед самим собой человек, это огонь, спрятанный в соломе.

Преподобный Иоанн Лествичник даже советует соблюдать осторожность в молитве и не слишком усердно молиться за женщину, к которой питаешь тяготение и привязанность.

Говоря об опасностях духовной жизни человека, следует особо остановиться на таком демоническом состоянии, которое у святых отцов называется прелестью, то есть, ложью, заблуждением, обольщением высшей степени, состоянием, граничащим с безумием.

Начало прелести – вера в свои особенные духовные дарования и достоинства, в собственное мессианство, в способность прорицать будущее и творить чудеса. Это состояние делает человека незащищенным и открытым для влияния темных сил. Подобное ищет подобного: сатана вступает в контакт с обольщенной душой, и человеческая гордыня переходит в состояние гордыни падшего ангела. Человек принимает мертвящий и холодный свет люцифера за божественные озарения, а пламя своих возбужденных страстей – за теплоту благодати. Демон, обладающий огромной информацией всего, что творится в миру, открывает обольщенному то, что вероятно должно случиться. Человек начинает видеть «вещие» сны, которые большей частью исполняются, и вера в самого себя становится религией и культом этого несчастного.

Демон – дух тоски и отчаяния; он не может дать человеку мира и покоя, но под его влиянием человек испытывает по временам какой-то жгучий восторг, похожий на воспаленное сладострастие; это состояние кажется ему блаженством, которое он не променял бы ни на что, и свидетельством собственной святости. Однако полностью душу человека нельзя обмануть и поэтому у обольщенного наступают периоды внезапной тоски, подобные провалам в темную бездну. Душа чувствует, какая страшная сила захватила ее в плен и властвует над ней, паутина какого чудовищного паука оплела ее: она кричит от ужаса, но эти глухие вопли только на короткое время достигают сознания человека – и опять волны духовной лжи захлестывают ее. Медиум демонических сил воображает себя провидцем, ясновидящим и пророком. Демон возносит его в мечтах над миром, и это переживание своей мнимой духовной высоты и превосходства дает душе мрачную, темную радость, и чувство упоения своим величием.

Какие внешние признаки этого состояния? – Дикая самоуверенность: человек считает, что он не нуждается ни в чем – ни в учении, ни в совете, что ему все непосредственно открывает Бог; он с упоением рассказывает о своих подвигах, о чудесах, которые якобы совершал, берется исцелять болезни и изгонять демонов из одержимых. Надо сказать, что нередко демон, как бы насмехаясь над своей жертвой, кричит из одержимого: «Святой человек изгоняет меня! Я ухожу, не в силах сопротивляться его молитве!» и это еще больше утверждает обольщенного в своей святости и власти над бесами.

Находящиеся в прелести обычно не терпят возражений. Они быстро впадают в гнев и ярость, но иногда реагируют по-другому – холодным высокомерием, как к ничтожным людям, которые не способны увидеть и понять их духовных дарований. Иногда одержимые считают себя выше всех законов и правил, свободными делать, что хотят, и даже совершают блуд, говоря, что они действуют не по страсти, а по внушению свыше.

Иногда эти люди надевают на себя личину юродивых и при этом совершают разные непотребности и похабства; иногда стремятся к уединению и затвору. Бывали случаи, когда из такого затвора доносились голоса: один человеческий, а другой демона, который говорил через того же человека, как будто они беседовали друг с другом. Бывали случаи, когда обольщенных находили повесившимся в их затворе.

Однако духовная гордость, которую замечает в себе человек или мечтательные картины, захватившие его сознание, еще не говорят о состоянии прелести. Где есть видение своих грехов и покаяние, где имеется страх не впасть в прелесть – там еще нет самой прелести. Это могут быть бесовские испытания, через которые должен пройти человек, чтобы приобрести духовный опыт. Находящийся в прелести как раз не может допустить мысли, что он в прелести – для него это звучит как кощунство. Но мы сами не должны производить суд над такими людьми: глубина человеческого сердца, потенциал добра и зла, глубина заблуждения ведомо только Богу. Мы не знаем, перешел ли он ту черту, после которого нет возврата, поэтому должны молиться за таких людей, чтобы Господь совершил над ними чудо.

Святитель Игнатий Брянчанинов, описывая состояние прелести, приходит к неожиданному выводу, что все мы находимся в состоянии прелести, только в различной степени, и наибольшей прелестью одержим тот, кто уверен, что он свободен от этого диавольского наваждения. Поэтому нам необходимо делать самопроверку – нет ли у нас симптомов такой болезни.

Первым существом, которое оказалось в прелести, был сатана – падший архистратиг, Первоангел, ставший перводемоном, Денница, потерявший свет и превратившийся во мрак, Вождь ангелов, сделавшийся властителем бездны. Из Воеводы небесного воинства сатана превратился в мятежника и несостоявшегося похитителя Божественного достоинства. Сатана царствует в аду и, в тоже время, ад, всей своей тяжестью, давит его.
Как неодушевленный космос, так и человеческое общество имеет свою структуру, организацию и субординацию. Первый, кто нарушил небесную иерархию и вышел из своего чина, был сатана. Этот импульс через грехопадение Адама передался человечеству. Начало прелести – потеря понятия своего места, ложное представление о себе, о своих правах, достоинствах и возможностях. Демонический дух, переходящий в прелесть – это дух мятежа, который хочет захватить силой не принадлежащее ему, это дух безумия, который губит человека. Коллективная прелесть переходит в коллективное безумие, рождающее революции, в пламени которых рушатся государства и уничтожаются народы.

Человек, находящийся в прелести, восхищен и доволен собой. Это довольство, переходящее самообожание, имеет другую сторону: недовольство всем, что происходит вокруг него. Человек, находящийся в прелести, считает, что его постоянно унижают и оскорбляют в обществе, семье на службе, что люди по своей тупости и злобе завидуют ему, не ценят его способностей и талантов; он считает, что рожден для того, чтобы властвовать и повелевать, а другие – чтобы подчиняться ему. Человеческое общество создано иерархично, а у гордого человека нет желания и способности к подчинению и послушанию. Это приводит к той психической установке, когда человек видит в других только негативное. Апостол Павел повелевает христианам уважать всякую власть, хотя в то время власть римских цезарей и иудейских царьков вовсе не была справедливой и даже разумной.

Но здесь вопрос не о достоинстве людей, представляющих власть, а о принципе власти, как структуре, без которой происходит развал. И вот, одна из признаков начинающейся прелести неуважение к людям, особенно тем, кто иерархически занимает высшее положение.

Итак, один из признаков прелести – неумение подчиняться, неумение пребывать в своем чине, неспособность понять свое положение и смириться с тем местом, которое предназначил ему промысл Божий. Это внутреннее неудовольствие и злоба могут переходить в садизм, насмешки и издевательство над другими людьми. Переоценка своего ума и своих способностей приводит к тому, что некоторые гордецы постоянно пристают с советами к другим, вмешиваются в чужие дела, и искренно возмущаются, когда их советы не принимают или вообще не обращают на них внимания. Эти люди приписывают себе способности предвидеть события, правильно оценивать обстоятельства, делать прогнозы, определять характер людей и т.д. и, несмотря на то, что постоянно попадают впросак, продолжают делать тоже самое. Любовь не видит недостатков в любимом, а человек, находящийся в состоянии самообольщения, крепко влюблен в самого себя.

Другая особенность этих людей заключается в том, что они не способны учиться у других. Это логично. Если человек считает, что он одарен особыми способностями понимать и делать все правильно, то зачем слушать людей, не обладающих такой силой разума, как он? Поэтому обольщенный беседу превращает в монолог. Корректность человека проявляется в способности слушать другого и желания понять его, а находящийся в прелести слышит только самого себя.

Мудрость человека проявляется в самопознании. Гордый человек лишен самопознания. Он оправдывает себя во всем и ищет, кого обвинить в своих неудачах. Невидение своих грехов и непризнание своей вины – это сатанинское состояние. Демон тоже считает, что он не сделал ничего плохого, а во всем виноват Бог. Человек, привыкший оправдывать себя, оказывается недовольным всем на свете и поэтому глубоко несчастным.

Вопрос (автор тот же, что и у предыдущего вопроса): Когда пытаюсь держать сознание в сердце и собирать туда напряжением все силы души, как советует святитель Феофан, прихожу со временем в какое-то истощение, появляется окаменелость сердца, а порой сердце закрывается и не впускает моё сознание и силы души войти в себя. Когда пытаюсь молиться в таком окамененном состоянии сердца, молитва до сердца не доходит, строятся и насильно вторгаются различные богопротивные образы и мечтания.

Очень часто при таких напряжённых состояниях расстраиваюсь душой, начинают одолевать различные навязчивые помыслы, в том числе и хульные, уныние, отчаяние, безысходность, становлюсь раздражительным, претупляюсь умом и становлюсь невнимательным в житейских делах, делаю всё с каким-то напряжением и постоянным страхом, подымается буря страстей и всё это не могу контролировать. В таких случаях, когда я не могу пребывать в своём сердце и выхожу из него, чувствуется какая-то расслабленность, несобранность, рассеянность и претупление совести и духовных чувств, безразличие к окружающим, становлюсь как будто потерянным и боюсь даже хоть как-то касаться своего сердца и воздействовать на него.

Понимаю, что это попускается мне из-за того, что не борюсь добросовестно и до конца с моей основной страстью (блудной похотью), которая мучает меня очень давно и имею пристрастие к своей девушке, допускаю различные нецеломудренные поступки в отношение её. Как избежать таких состояний и расстройств, как взять себя в руки, с чего начать исправление? Как вы можете оценить моё данное состояние?

Посоветуйте мне пожалуйста хорошее руководство о молитве и трезвении, о борьбе с грехами и страстями.

Ответ: Прежде чем продолжу отвечать на ваши вопросы, хотел бы отметить, что обращаясь к вам, я допускаю некоторую обобщенность и отвлечения. Итак, переходим ко второму вопросу.

Я считаю, что главным камнем преткновения на вашем духовном пути является постоянный разрыв между молитвенным деланием и повседневным образом жизни. Руководствуясь святоотеческими наставлениями, которые чаще всего обращены к монашествующим и вообще людям, уже продвинутым в духовной жизни, вы стараетесь усилиями воли сосредоточить свой ум и подчинить его молитве, а надо подчинить и покорить молитве всю свою жизнь.

Ваш ум, как и вообще ум современного человека, наполнен самой разнообразной информацией, и вы продолжаете увеличивать ее. В этом отношении вы похожи на труженика, который несет в гору мешок с камнями, спотыкается и падает под его тяжестью, но продолжает собирать по дороге новые камни – в таком состоянии трудно уму сосредоточиться на молитве.

В вашем сердце спокойно продолжают обитать страсти, большей частью скрытые от вас, а вы через чтение литературы и «пиршество» у компьютера, как театра на дому, питаете их. Во время молитвы вы пытаетесь ум, загруженный и оземленный информацией, насильно вводить в сердце, живущего страстями, как будто забиваете тупой гвоздь в каменную стену. Надо сказать, что читать литературу, даже духовную, намного легче, чем молиться. Ум при чтении похож на реку, которая свободно растекается по равнине, а во время молитвы – на стремительный поток в горах, сжатый высокими берегами. Этот поток как бы напрягает силы, чтобы вырваться из каменного плена.

Вы приучили ум к чтению, как интеллектуальному наслаждению. Чтение приучает ум витать в миру грез и фантазий, а на молитве он должен предстоять чистым от помыслов и образов перед Богом. Вы хотите, не изменяя образа жизни и не обуздав в какой-то мере своих страстей, соединить ум с сердцем, забывая о различии между вами и подвижниками, которые стяжали чистоту помыслов и смирение сердца, страшные для бесов. В результате получается взрыв, то есть психический шок, который проявляется в нервозности, безпричинном раздражении, быстрой смене настроений, окаменении сердца и мертвом равнодушии к людям, непонятной плаксивости, сменяющейся истеричным смехом, а по временам в остром желании покончить жизнь самоубийством, и этим положить всему конец.

Как исправить это состояние? Я уже говорил и еще повторю: надо наложить пост на собственный интеллект, а не превращать его в ненасытное чрево, которое, получив пищу, продолжает кричать: «Я хочу еще». Необходимо бороться с гордостью, которая убеждает человека, что он достоин высоких духовных состояний, которых достигли святые. Надо стяжать покаянный дух – постоянный суд над собой, прежде Божьего суда. Нужно следить за страстными движениями сердца, а для этого надо полюбить молчание и стараться, когда возможно, оставаться наедине с самим собой.

При лечении физической болезни, прежде всего надо очистить организм от накопившихся ядов, которые отравляют кровь, определить и устранить причины болезни. Для лечения страстей так же следует определить их причины и бороться с ними, как учит преподобный Иоанн Лествичник: «Убей мать и умрет дочь». Без этого Иисусова молитва не привьется к душе, как корень растения – к камню.

Обучение Иисусовой молитве в наше время должно проходить постепенно и осторожно. Когда преподобный Симеон Столпник хотел воздвигнуть свой столп, то во сне услышал голос: «Рой глубже», то есть сначала позаботься о прочном основании. Таким основанием для Иисусовой молитвы является смирение, а если возможно, то послушание.

Надо начать с внешнего, а затем переходить к внутреннему. Начните с внешней молитвы. Держите внимание на движении губ, которые произносят слова молитвы – так учил Глинский духовник Серафим Романцев, причисленный к лику святых. Когда вы почувствуете, что ум и сердце приходят в порядок, помыслы утихают и душа по временам испытывает покой, то можете переходить к следующему этапу. Второй этап – во время молитвы держать внимание на гортани под кадыком, на том месте, где рождается слово – так советовал священноинок Дорофей в своей книге «Цветник рукописный». Эту книгу русского священноинока высоко ценил святой Игнатий Брянчанинов, а известный старец последнего времени схиигумен Савва Остапенко рекомендовал ее как руководство для приступающих к Иисусовой молитве.

Через определенное время, сам ум, без какого нибудь искусственного напряжения будет опускаться к сердцу. Тогда можно предстоять умом в сердце Богу по учению Феофана Затворника. Надо помнить, что нам запрещено искусственно искать мистический центр сердца – «сердечное место». Эту сокровенную обитель, как нежданный дар, открывает человеку только благодать Божия.

Мы говорили о двух учителях молитвы святых Игнатия Брянчанинове и Феофане Затворнике. Они жили сравнительно недавно, но за этот период произошло столько событий, потрясших землю, что нас разделяет целая эпоха.

В современном мире духовном отношении происходит постоянный спад; религия занимает все меньше места в сердце и жизни человека и превращается только во внешнюю форму. А нравственность даже нельзя назвать спадом – это обвал. То, что еще недавно считалось гнусным и отвратительным, звучало как брань и оскорбление, – теперь оправдывается, берется под защиту и все больше внедряется в быт человечества.

Творение Иисусовой молитвы – это искание небесной красоты, а путь к ней проходит через сердце человека, загрязненное омерзительными грехами. Стремление к вечной духовной красоте, путь к ней, борьба за нее, является для нашего современника преодолением собственного уродства. Поэтому в настоящее время в делании Иисусовой молитвы требуется намного большая осторожность и постепенность, чем даже десятки лет назад.

Хотя принципы делания Иисусовой молитвы остаются теми же самыми что и раньше, но сама подготовка к молитве, ее первоначальный этап и дальнейшее хранение сердца от внешних соблазнов, требуют значительно большей продолжительности, терпения и усилия. В некоторых случаях следует ограничить даже чтение религиозной литературы, которая прямо не относится к молитве и внутренней жизни, чтобы сохранить больше духовных сил и энергии для самой молитвы. Возрастание в молитве происходят медленно и постепенно: все, что строится быстро – непрочно и может разрушиться внезапно.

Надо помнить, что для вечного спасения необязательно достигнуть высоких степеней молитвы. Можно оставаться и на первоначальных степенях: Имя Иисуса Христа просветит, исходатайствует прощение и спасет нас.

Вопрос: Отец Рафаил, посоветуйте пожалуйста хорошую литературу (руководство) о молитве. Данный вопрос возник у меня после того, как я ознакомился с главой «О хранении духа ревности по Богу» из книги святителя Феофана Затворника «Путь ко спасению», в которой он говорит о внутрь-пребывании через самособранность. Для достижения внутрь-пребывания по святителю Феофану необходимо сознанием и тремя силами души понудить себя войти в своё сердце , что всё это является существенной вещью для внутренней духовной жизни. Но раз человек умом с двумя другими силами души входит в сердце, и всё совершает таким образом из сердца, то и молитва его уже не словесная и не внимательная, а в связи с внутрь-пребыванием – умная. Т.е святитель Феофан говорит о том, чтобы человек искал «сердечное место» для достижения умной молитвы, а вот святитель Игнатий (Брянчанинов) совсем это воспрещает… Кого слушать, если святые противоречат друг другу и учат о молитве по-разному?

Ответ: Вы просите порекомендовать хорошее руководство о молитве. Прекрасным руководством является сборник «О трезвении и молитве», составленный Святителем Феофаном Затворником, куда вошли извлечения из творений святых Василия Великого, Иоанна Златоуста и других отцов.

Что касается собственно Иисусовой молитвы, то думаю, что для нашего времени наиболее подходят сочинения святого Игнатия Брянчанинова. Много полезного можно найти в творениях праведного Иоанна Кронштадтского, особенно в книге «Моя жизнь во Христе».
Но мне хотелось бы повторить, что ни одна книга не может дать действительного понятия о Иисусовой молитве – это новый мир, в который человек входит собственными усилиями воли, при содействии благодати.

Далее вы спрашиваете:

«Святитель Феофан говорит о том, чтобы человек искал «сердечное место» для достижения умной молитвы, а вот святитель Игнатий (Брянчанинов) совсем это воспрещает… Кого слушать, если святые противоречат друг другу и учат о молитве по-разному?»

Мне кажется, что поспешно говорить о противоречиях между святыми: в их творениях нет противоречий по существу, а только различия в изложении. Надо учесть, что религиозная терминология не имеет той однозначности, как научная и философская. Православие обращено к метафизическому миру, стоящему за пределами логики и эмпирии. Поэтому для описания этого запредельного и не имеющего земных аналогий мира, необходим язык не прямых понятий, как бы зеркальных отражений, а символов и метафор. Можно сказать, что такой язык является извилистой пограничной линией между определениями и иносказаниями; одни и те же термины в зависимости от контекста могут иметь не только различное, но и противоположное значение. Например, слова «дух» и «сердце» в Священном Писании обозначают как духовные, так и материальные сущности, как объективные события, так и внутренние состояния. Библейская и святоотеческая терминология имеет динамичный характер; она содержит в себе сложную семантику, подобно широкому спектру цветов и оттенков.

Далее, у каждого духовного писателя имеется индивидуальный стиль и особенности изобразительной речи. Можно сказать, что в творениях Святителей Феофана Затворника и Игнатия Брянчанинова присутствуют две словесные идиомы одного святоотеческого языка. Язык Игнатия Брянчанинова по своему стилю относится к классическому русскому языку; он отличается легкостью, поэтичностью, изяществом и духовным аристократизмом. Если обратиться к классификации Тредиаковского-Ломоносова, то он относится к высшему стилю, где исключены какие либо вульгаризмы.

Язык Феофана Затворника более сложен и рассудочен, построение фраз свободное, нередко оригинальное, отличающееся от эталона и правил синтаксиса. В нем много неологизмов, некоторые слова представляют буквальную кальку с древнегреческого языка, не имеющих точных соответствий в русской лексике. В творениях святого Феофана, особенно в письмах, встречаются простонародные выражения, что местами делает его язык похожим на диалект. Если Игнатия Брянчанинова можно назвать поэтом-мистиком, то Феофана Затворника – систематизатором аскетики.

У Феофана Затворника слово «сердце» имеет более материализованный смысл, чем у Игнатия Брянчанинова. Стоять умом в сердце, по Святителю Феофану, означает во время молитвы направить векторы внимания в сторону сердца и там пребывать умом. Феофан Затворник вовсе не отрицает духовного значения сердца, но различает понятия ума и сердца: сердце должно стать обиталищем ума, а ум в сердце предстоять Богу. (Так днем из глубоко колодца можно созерцать звездное небо).

Феофан Затворник очень сдержанно пишет о высших степенях Иисусовой молитвы, хотя упоминает о молитве без слов, которая, впрочем, не совпадает с понятием экстаза (восхищения от всего видимого и чувственного).

Святой Игнатий Брянчанинов пишет о сокровенной, потаенной глубине сердца, которую отцы называют «сердечным местом»; это, скорее, состояние, чем пространство, так как ощущение пространства там вообще теряется; это тайник и сокровищница сердца, неведомое ни миру, ни самому человеку. В этом состоянии человек в изумлении созерцает безвидную красоту Божества, которую в аскетике называют незримым светом; тогда он понимает всем своим существом великий дар бытия и высоту образа Божьего в человеке. В это место – в «сердце сердца» нельзя проникнуть искусственно, оно открывается как дар Божий.

Святой Игнатий Брянчанинов в Иисусовой молитве придает большее значение имени Иисуса Христа; для него имя выше, чем знак и символ – это тайна, которая раскрывается в своем безконечном величии и великолепии. Но мистика Игнатия Брянчанинова далека от ереси имяславия. У имяславцев – обожествление имени, а у святого Игнатия – обожение души через Имя, через благоговейную и благодатную молитву во имя Иисуса Христа.

У Игнатия Брянчанинова и Феофана Затворника имеются сходные предостережения от различных искусственных приемов во время Иисусовой молитвы. Надо сказать, что святой Феофан в своем переводе Добротолюбия на русский язык, исключил все места, касающиеся таких приемов.

Творения Феофана Затворника и Игнатия Брянчанинова трудно переоценить, и не только творения, но и личный подвиг их жизни. Святой Игнатий похож на рыцаря Церкви «без страха и упрека», бросившего вызов демоническим силам, которые уже, казалось, торжествовали свою победу над теряющим веру и духовность миром. А святой Феофан Затворник подобен мудрому купцу, который на Востоке приобрел несметные сокровища и привез их в свое отечество: эти сокровища не ветшают и не оскудевают – над ними не властно время.

Архимандрит Рафаил (Карелин)

Пока в качестве закладки.

Радость и страдания по Евангелию

Смеюся я.

Эти две злободневные записи из жизни свят. Игнатия я уже размещала в других местах. Но пока не определилась с площадкой для хранения подобных материалов, решила разместить здесь, уже в одной теме.

Итак, запись первая, о политических замыслах и греховных помыслах.
​

В репринтном издании "Аскетических опытов", осуществленных Сретенским монастырем с издания 1904 года, имеется жизнеописание епископа Игнатия Брянчанинова.

Говорят, что это жизнеописание было опубликовано в очень "сокращенном и отредактированном цензурой виде", однако даже цензура тех времен не посчитала нужным удалить вот это:

"...будучи монахом по душе и, еще на 16 году жизни испытав благодатное действие молитвы, набожный сей юноша не мог довольствоваться установленным в училище обычаем — только однажды в год приступать к таинствам исповеди и Св. Причастия, а нуждался в более учащенном подкреплении себя этою духовною пищею, почему для удовлетворения своего желания он обратился к законоучителю и духовнику училища.
Такое необычайное среди юношества явление вызвало удивление духовника, особенно, когда исповедающийся сказал, что "борим множеством греховных помыслов". Не делая различия между "греховными помыслами" и "политическими замыслами", о. протоиерей счел своею обязанностию довести об этом обстоятельстве сведения училищного начальства. Начальник училища генерал-лейтенант граф Сиверс подверг обвиняемого юношу формальному допросу о значении помыслов, им самим признанных "греховными". Немецкое начальство, не уяснив себе значения этого выражения, за Брянчаниновым стало следить. Неосмотрительность духовника повергла Брянчанинова в тяжкую ответственность перед своим начальством и довела до болезненного состояния; он принужден был избрать себе другого духовника".

А вот как описывается этот случай в полном, вышедшем сравнительно недавно, жизнеописании, составленном по тем же материалам, но уже без влияния дореволюционной цензуры:

"Будучи монахом по душе и еще на 16-м году жизни испытав благодатное действие молитвы, он, однако, не имел видимой причины прибегать для исповеди к монашескому лицу, потому что еще не сознавал вполне особенности своего духовного состояния, по которому полная откровенность перед мирским духовным лицом, скорее, могла повредить, чем принести пользу. Опыт научил его этой истине.

Набожный юноша не довольствовался годичным приступанием к таинству Св. Причащения, а нуждался в более учащенном подкреплении себя этой духовной пищей, почему для удовлетворения своего желания он обратился к законоучителю училища, протоиерею, настоятелю церкви Инженерного замка — Алексию Ивановичу Малову — воспитаннику С.-Петербургской Духовной академии и магистру богословия. Неудачный выбор этот имел самые скорбные последствия. Исповедающийся сказал духовнику, что он борим множеством греховных помыслов. Духовник, поняв исповедь по-своему, заподозрил воспитанника в преступных политических замыслах и счел себя обязанным довести об этом до сведения начальника училища генерал-лейтенанта графа Сиверса. Лютеранин по вере, граф вместе с инспектором училища генерал-майором бароном Эльснером, совершенно не понимавшим русского языка, призвав Брянчанинова, подверг его строгому допросу: в чем именно заключаются его замыслы, которые он сам признал преступными или греховными. Немалого труда стоило разъяснить немцам-лютеранам различие между преступными замыслами и греховными помыслами, но аскетические понятия не были вразумительны для лютеран, и тень подозрения была наброшена на юношу-подвижника. За Брянчаниновым стали следить. Неудачный выбор духовника имел крайне неблагоприятные последствия: юноша заболел, по словам о. Михаила Чихачева, никогда уже после этого не оправлялся".

А вот вторая запись.

Во Христе сапер. Об особенностях антицерковного троллинга в России 19 века
К столкновению А. И. Герцена и преосвященного Игнатия [Брянчанинова]

На днях... мне попала в руки библиографическая редкость: полемика святителя Игнатия Брянчанинова с Герценом. Впрочем, по какой-то невнятной придури последний предпочитал именовать себя Искандером. Составители полного собрания сочинений в попытке хоть немного прикрыть срам «классика», не включили опубликованный в «Колоколе» пасквиль под своеобычным названием «Во Христе сапер Игнатий». «Мы никогда не имели большого доверия к архиереям из саперов, — раскатисто начинает лондонский страдалец. — Нам всегда казалось, что люди, наводящие понтоны на временные реки, — скверные понтифексы, когда речь идет о вечных понтонах, по которым души должны подниматься в райские селения».

Чем-то неизбытым, из сегодняшнего дня, повеяло от этих исполненных самодовольства ернических строк. Хлестко, а смысла — никакого, никакого вообще. Какие были раньше «архиереи из саперов»? Чем, собственно, не годятся саперы для духовного поприща? Причем тут латинское слово «понтифекс»? Да это же настоящий «троллинг», таких Искандеров и сегодня на каждом блоге — десятки. Берется какой-нибудь факт, максима, событие — и вдруг провозглашается смешным, ну вот «прикалывает» наших постмодернистов то любовь к отеческим гробам, то подставление другой щеки. В силу заданной нелепости ситуации полемизировать тут довольно сложно...

В чем же смысл цитируемого выше извержения? К Герцену, видимо случайно, попал в руки внутриепархиальный документ, мало кем, естественно, прочтенный вне ставропольских пределов. Что есть зело удачно. Искандер будирует, иронизирует, громокипит о том, что такой сякой «понтифекс» препятствует отмене крепостного права, прямо-таки жизнь сделается ему немила, ежели господа перестанут сечь крестьян и насиловать крестьянок. (Последнее, конечно, для монаха особенно существенно.)

Как писано у Михаила Булгакова, самое интересное в этом вранье то, что вранье от первого до последнего слова.

Это из статьи Елены Чудиновой. А вот сама история:

В расширенном виде - http://www.booksite.ru/fulltext/Polnoe_sobranie_sochinenii/Arhi_Vozzvania/index.htm

http://www.bogoslov.ru/bv/text/175111/index.html - в сокращенном виде, но зато на сайте журнала "Богословский весник", где можно еще много чего интересного откопать.​

И напоследок - меткая фраза:
​

"В самосознании духовно гениальной личности заключена разгадка его особливости, одиночества и неприступности для понимания. Здесь же причина бесплодности поиска им старцев: их нет, потому что души созвучной, конгениальной и в то же время являющей желательное в наставнике неоспоримое превосходство, и впрямь не обретается".